Граница

Учитель посмотрел на него и молча покачал головой, словно сомневаясь в возможности этого. Глаза Клима были широко открыты и опять безнадежно смотрели в пустоту.

— Я не могу отдать им свою мать… — еще тише произнес он.

И учитель снова покачал головой, соглашаясь со своим любимцем.

Открывшаяся вдруг истина поразила меня. Илия прав, я неприлично наивна. Для меня даже подобное предположение казалось кощунственным…

Клим взглянул на меня и слабо улыбнулся. Как же тебе больно…

Странный звук отвлек меня… Как будто что-то плюхнулось во что-то…О-о! Я подняла глаза на печь, откуда доносились шебуршащие звуки. Зад Филимона показался на печи, гном активно работал, работал локтями, ногами… выпихивая с печки все, что там сохло, вялилось, хранилось… Снова плюхнулось… Фу-у, сушеная жаба плюхнулась в сковороду с жареной картошкой! Так, да там она уже не одна!

— Филимон, я тебя умоляю, — проговорила я, — веди себя прилично!

В этот момент толстенькая тушка гнома свалилась и повисла над горячей сковородой, держась на одной руке за край. Клим, заметив в моих глазах страх, оглянулся и быстро, привстав и протянув руку, подцепил Филимона за штаны. Посадив мне его на колени, он, впервые за весь этот вечер улыбнулся как раньше, светлой улыбкой — глазами. Люблю я, когда он так улыбается.

Филимон же, пытаясь сохранять важность, произнес:

— Я, конечно, жутко извиняюсь… — и робко взглянул на Клима, — но в вашем ужине, Светлый,… жареные жабы…

Отвратительный запах уже начинал распространяться по всей комнате. Филимон жалобно посмотрел на меня. Увидев, что никто на него не злится, он повеселел.

— Что ты там хотел добыть? — смеясь, спросил его Клим.

— В доме кушать нечего, Светлый, одни жабы да сено… — пожаловался гном, косясь на Илию, который строго смотрел на Филимона, пытаясь скрыть усмешку.

— Много ты понимаешь, сено… — проворчал учитель в ответ, — в чужой монастырь со своим уставом не суйся! Так по-моему говорят у вас, Ася?

Я кивнула головой. Тучи, сгустившиеся над головой, кажутся не такими черными, когда чувствуешь, что ты не один. Я видела, что и Клим, и Илия почувствовали то же самое в эту минуту.

Часть 3

1

Ночью я проснулась как от толчка. Открыв глаза, я некоторое время не могла понять, где нахожусь. В первый момент мне, вообще, показалось, что я у себя дома… за границей, потом — что я — в Золотом Устье, в своей комнате. Лишь, увидев светлеющий квадрат окна, я стала медленно осознавать, что это дом Илии и рядом должен быть Клим… Но его не было…

И почему-то окно — светлое, светлое неутренним светом, нелунным…призрачным… Приглядевшись, я вздрогнула.

Это был призрак. Его свечение сильно освещало комнату, Клим стоял напротив окна в этом мглистом сиянии, руки его как плети висели вдоль тела, во всем его облике сквозила какая-то обреченность.

Я не в силах была оторвать взгляда от прекрасного прозрачного образа женщины, которая грустно смотрела сквозь окно на своего сына… Это была Фея… И ей не было холодно в ее легком платье в зимнем лесу, ее просто вообще больше не было… Это могло означать только одно, что она умерла.

В комнате стояла глубокая тишина. Двое прощались навсегда, молча, между ними всегда чувствовалась сильная связь, и даже, когда Клим, не принимая и не понимая некоторые поступки матери, отошел от нее, даже тогда он не позволял никому касаться этих вопросов, — это была запретная тема.

Через некоторое время сияние стало меркнуть, за окном потемнело. Глубокая ночная тьма воцарилась в доме.

Я услышала, как Клим растапливает печь. Запахло дымом и занявшимися огнем березовыми поленьями. В теплом отблеске огня мне было видно, как Клим неотрывно смотрит на огонь…

Потом он пришел, пришел, холодный как лед, сел на край кровати и долго молчал…

"Когда тоска за горло схватит,…когда стегает боль хлыстом, тогда шепчу себе я — хватит, на небе солнца подождем…" Не знаю, почему, но я вспомнила стихи, которые я писала, когда умерла мама, мне было четырнадцать лет, я тогда часто забиралась на чердак большого дома и там, среди старых, забытых вещей просиживала целые дни и вечера, и часто на обрывках бумаги или прошлогодних школьных тетрадях писала короткие строки…

То, что Клим услышал мои воспоминания, я поняла, когда он ко мне, наконец, повернулся. Он ответил мне, молча.

"Она ушла сама…, ушла, чтобы больше не мешать мне. Она решила, что так меня избавит от тяжелых решений. И поступить иначе она не могла, потому что она мать,…ее сын был в опасности.»

Услышав мое нарастающее недоумение от его последних слов, он, кивнул головой.