Граница

— Орки… Страшное отродье темных… Морда даже не звериная, хуже, уроды одним словом, и душой, и телом, да и души-то у них нет, страсть какие свирепые, жалости не ведают. — Старая гномица, покряхтывая, слезла со стула.

Стул у нее был отменный, со ступенечками, табуретка с лесенкой, на таком же сидел и Филимон. Подтащив стул к соседнему столу, где она обычно готовила, Дава, взобравшись по лесенке, передала мне большой чайник. Подлив горячего чая, и, дождавшись, пока гномица усядется, я опять спросила:

— Откуда они взялись, они разве не в Мрасе…? Как они оказались по другую сторону границы?

Дава с Филимоном переглянулись.

— Да ты, Ася, совсем не догоняешь, — важно протянул Филимон, покачивая утвердительно головой, — Ну то есть, я тебе сейчас все объясню, — быстро договорил он, увидев мой взгляд из-за кружки.

Не успел он договорить, как схватил сахарницу и высыпал содержимое на стол. Дава засопела. Филимон разровнял ладонью сахар и бросил туда оладьи. Дава крякнула от возмущения и начала приподниматься на стуле, становясь все внушительнее. Но, когда гном взял кувшин со сметаной и облил ею сахарное пятно вокруг, и довольно взглянул на нас, его рука вдруг сделала совсем уж неожиданный финт… Все еще держа кувшин со сметаной, рука нахлобучила эту посудину на голову своему хозяину… Я опешила, — что это было, — окончательно и бесповоротно снесло крышу у несчастного гнома? Или он хотел что-то этим сказать, хотя что уж можно этим сказать, кроме того, что тебе совсем хреново? Или, я покосилась на Даву, что-то уж больно она быстро успокоилась?

Остатки сметаны тем временем медленно стекали из кувшина по Филимону на пол, его руки, скользкие от оладьев и сметаны, никак не могли стащить этот головной убор… Сердце Давы не вынесло, когда сметана доползла до пола, она резко сдернула кувшин с головы гнома, и тот некоторое время отупело пялился на нее.

— Ах ты, старая кочерыжка, — задохнулся он, наконец, от возмущения, — я же же… показать хотел, как на карте, бесчувственная ты тролица…

После этих слов у Давы совсем башню снесло. В Филимона полетело все, что было под рукой — ложки, пустая сахарница, блюдце, когда же в него полетел нож, гнома, как ветром сдуло с табуретки.

Наступила тишина.

— Все, — громко сказала я, — Хватит… Сейчас Клима разбудите…

— Уже… разбудили… — Клим стоял на пороге. — О чем спор? — Спросил он, выдергивая нож из дверного косяка.

Я хмыкнула. Филимон все еще был чем-то занят под столом. Дава смущенно ковыряла бородавку на носу. Ее парадный белоснежный передничек был весь в сметане. Клим озадаченно разглядывал бардак на столе.

— Не понял, теперь так едят оладьи? — усмехнулся он.

Гном из-под стола пробубнил:

— Сахар — это Синегория…

Брови эльфа поползли вверх.

— Оладьи — это крепости… болота — сметана… — Филимон, который под столом видел только ноги, продолжал, все больше воодушевляясь. — Там не хватает кристаллов — сахарницы, ну и…

Еле сдерживая смех, Клим взял оладь в сахаре, повозил его в сметане и с жадностью съел.

— Все Филимон, крепости Ястреба нет, — засмеялся он, — Я ее уничтожил, тебе предлагаю разобраться с крепостью Волка…

Гном стал выбираться, поглядывая с опаской на Даву, но той было не до него, она, разинув рот, смотрела, как эльф возит свой оладь по столу.

— Да не пропадать же добру, Дава, наливай чай, после уберем… — сказал Клим, подсаживая гнома, и, усаживаясь рядом со мной на лавку, — …что останется. Я голоден… как волк…

И он, повернувшись ко мне, улыбнулся… глазами.

2

На следующее утро Клима уже не было. Он ушел ночью, никому ничего не сказав. Прослонявшись все утро по дому, вяло поковырявшись в тарелке за обедом, я, похоже, настолько надоела Даве своим кислым видом, что она решительно заявила, упершись кулаками в крутые бока:

— Ася, пошла бы ты,…прогулялась по Золотому Устью, зашла бы в Сладкую лавку, а то может и в Погребок, — тут она нерешительно на меня взглянула, — там бывает, музыканты проезжие бывают, пиво там свое варят неплохое, и эль ирландский привозят из-за моря Студеного, Филимон вон давно мечтает… А сначала к гоблину Прату зайди, они ведали всегда наследственными делами дома Совы. Что это ты как бедный родственник при таких предках?

Я сначала "…от пошла бы ты…" опешила, но последняя фраза мне на самом деле не понравилась. Как бы я не любила жить в лесу, в одежде я все-таки нуждалась. Магия помогала преобразить уже имеющийся облик, как мне пояснил однажды Филимон, а уж если ты бедолага, то бедолагой и останешься.

Поэтому, схватив свою ушанку из чернобурки, надев легкую беличью куртку и унты, все это мне презентовал Клим в начале зимы, я вышла из дома, за мной в припрыжку выкатился крысеныш, прицепился за штанину и уже через секунду довольно выглядывал из кармана.

Было пасмурно и тепло. Снег никак не мог лечь на расквашенную землю. Что за зима?! Самое странное было то, что становилось с каждым днем все теплее, снег шел теперь только ночью, а днем лил дождь.