Границы бесконечности

Тремонт был одет, и у его головы стояла чашка, но земля вокруг циновки превратилась в пропитанную мочой грязь. На локтях Тремонта виднелись лиловые пятна пролежней. Влажное пятно на серой ткани брюк подсказывало, что там скрываются более серьезные и неприятные болячки.

И все же было очевидно, что за полковником кто-то ухаживает, иначе он был бы в еще худшем состоянии.

Оливер опустился на колени рядом с Майлзом, хлюпнув при этом ступнями по зловонной жиже, и вытащил из-под резинки штанов полплитки рациона. Отломив кусочек, он размял его и просунул Тремонту в рот.

– Ешь, – прошептал Оливер.

Губы чуть заметно шевельнулись. Крошки просыпались на циновку. Оливер сделал еще одну попытку, потом вдруг вспомнил про наблюдающего за ним Майлза и, что-то неразборчиво проворчав, спрятал плитку обратно.

– Его… его ранило при штурме Фэллоу-Кор? – спросил Майлз. – В голову?

Оливер покачал головой:

– Фэллоу-Кор не штурмовали, парень.

– Но крепость пала шестого октября, так сообщалось, и…

– Не шестого, а пятого. Фэллоу-Кор предали.

Оливер отвернулся и быстро ушел, видимо, боясь, что на его суровом лице отразятся какие-нибудь чувства.

А Майлз остался стоять на коленях в грязи.

Вот оно как, значит…

Можно считать, что розыски окончены?

Ему всегда легче думалось на ходу, но отдавленная нога требовала покоя. Он отковылял в сторону, стараясь не зайти ненароком на территорию какой-нибудь группы, и сел, а потом лег на землю, заложив руки за голову и глядя на опалесцирующий купол.

Майлз перебрал все возможные варианты: первый, второй, третий. Он обдумал их очень тщательно, но времени на это ушло совсем немного.

«Ты ведь, кажется, расстался с привычкой делить человечество на героев и злодеев?» – напомнил он себе. Майлз был уверен, что, входя сюда, надежно заблокировал все свои чувства, но теперь он ощутил, как его тщательно взлелеянное равнодушие уходит. Он начал ненавидеть купол как некое существо, личного врага. В эстетическом изяществе этой нематериальной скорлупы, в непогрешимом единстве ее формы и функции крылось что-то оскорбительное. Чудо физики, превращенное в орудие пытки.

Изощренной пытки… Майлз припомнил параграфы Межзвездной Конвенции относительно обращения с военнопленными, подписанной цетагандийцами. Столько-то квадратных метров на человека – да, им это, несомненно, предоставлено. Ни один пленный не может быть подвергнут одиночному заключению на срок, превышающий сутки, – правильно, здесь нет одиночества, здесь можно уединиться только в безумии. Периоды затемнения не должны превышать двенадцати часов – запросто: вообще никакого затемнения, вместо этого – вечный полдень. Никаких избиений – действительно, охранники могут правдиво заявить, что ни разу даже пальцем не прикоснулись к пленным. Они просто наблюдали, как пленные сами избивают друг друга. Точно так же обстоит дело и с сексуальными притязаниями.

А каких богатых результатов им удалось добиться, применив этот трюк с раздачей пищи! Да, свалка у плиток – это особо изощренный ход. Никто не в силах уклониться от нее (Майлз потер урчащий от голода желудок). А спровоцировать начальную неразбериху проще простого – однажды прислать «по ошибке» чуть меньше плиток. Хотя это и не обязательно – первый же человек, схвативший две порции вместо одной, оставил другого без еды. В следующий раз потерпевший возьмет три, чтобы компенсировать потерю – и нехватка разрастается, как снежный ком, подрубив в корне всякую надежду на порядок, натравив группу на группу, человека на человека в мерзкой свалке, дважды в день напоминающей всем об их бессилии и униженности.

Никакого принудительного труда – ха, еще бы! Тогда потребовалось бы навести порядок. Доступность медицинского персонала? Правильно, здесь должны быть пленные врачи. Майлз снова вызвал в памяти точную формулировку этого пункта. Господи, неужели там действительно сказано «медицинского персонала»? Не медицинской помощи, а только медицинского персонала. Беспомощных, голых докторов и медтехников. Он невесело усмехнулся. Точные списки пленных были переданы посредникам – все как положено, в установленные сроки. Но никакой другой связи…

Отсутствие сведений из внешнего мира может свести с ума кого угодно. Это еще хуже бесплодной молитвы, когда говоришь с Богом, который тебе не отвечает. Неудивительно, что у всех у них тут понемногу развивается солипсическая шизофрения. Майлз чувствовал, что и его начинают одолевать сомнения. В самом деле, есть ли кто-то там, снаружи?

В условиях информационного голода спасти человека может только вера… Правая рука сжалась, словно расплющивая скорлупу.

– Сложившаяся ситуация, – произнес Майлз вслух, – требует радикального пересмотра всех планов.

Он заставил себя встать и отправился искать Сьюгара.

Проповедник оказался неподалеку: сидел на земле и что-то рисовал. Он поднял голову и приветливо улыбнулся:

– Оливер отвел вас к вашему родственнику?

– Да, но я опоздал. Он умирает.

– Угу… Этого-то я и опасался. Мне очень жаль.