Грант вызывает Москву.

— Ничего я не забыл, — прогудел Величко.

— Тогда в воскресенье утром приходите ко мне и приготовьтесь — придется вам работать, как положено члену нашей партии.

В воскресенье Величко пришел. Впервые Харченко увидел его чисто выбритым и обнаружил, что ему лет тридцать, не больше. Они пошли в холодную пристройку и, усевшись там на ящиках, заговорили о деле.

— Лучше дайте мне какое–нибудь самое тяжелое задание, только не это, — умолял Величко, когда узнал, что ему предстоит делать.

Но когда Харченко рассказал ему всю ситуацию с украинским комитетом, Величко перестал возражать.

— Давно бы так. Только ваше согласие — еще не все. Вас на этот пост будут утверждать, можете еще и не пройти, — сказал Харченко.

— Кто же это будет утверждать?

— Считайте, что горком партии, а может, и повыше.

Величко написал очень подробную автобиографию и заявление о желании работать в церкви… на благо Родины. Поручились за него старики Колесниковы, у которых жил Харченко. Шрагин приказал Харченко разузнать, что можно, о Величко там, где он жил. Пока шла эта проверка, несколько подпольщиков, дивясь новому поручению, добывали у местных стариков «учебные пособия» — Евангелие, молитвенники. Сам Величко раздобыл где–то бесценное пособие — описание церковных служб.

Так в городе появился новый дьякон — воин подполья Владимир Петрович Величко.

Глава 24

Релинк начал день в прескверном настроении. Накануне его огорчил неприятный телефонный разговор с Берлином. Позвонил Отто Олендорф. Бегло справившись о здоровье, он обратил внимание Релинка на то, что работа СД и подрывная деятельность красного подполья идут как бы сами по себе, параллельно и не соприкасаясь.

— В ваших информационных донесениях мы читаем о весьма неприятных происшествиях, — говорил Олендорф. — А в оперативных материалах никакой связи с этими происшествиями. Создается впечатление, что вы ловите кого попало…

Ничего резонного ответить на это Релинк не мог.

Утренний доклад оперативного дежурного Иохима Варзера тоже не принес ничего нового и тем более значительного.

— Служба связи опять утверждает, что в городе работал не нашим шифром чей–то передатчик, — добавил Варзер, закончив доклад.

— Пусть найдут передатчик и тогда докладывают! — разозлился Релинк.

Оставшись в кабинете один, он уставился на лежащий под стеклом «для памяти» перечень городских происшествий. Их накопилось уже немало:

Уничтожение автобазы в городском саду. 38 убитых.

Уничтожение склада амуниции.

Уничтожение склада автопокрышек.

Четыре выведенных из строя паровоза.

Два железнодорожных состава, подорванных на минах.

Отравление продукции на макаронной фабрике, работающей для армии. Пять смертных случаев.

На судостроительном: потопление плавучего крана и мина в трюме сторожевика.

Прокламации: о праздновании Октября, об отступлении немецкой армии под Москвой, об акциях против евреев, призыв к саботажу и отказу ехать в Германию.

Каждое утро, садясь за стол, Релинк пробегал глазами этот перечень, и потом, когда он вел допросы, список все время оставался перед ним. Он старался так направлять допрос, чтобы арестованный вольно или невольно вдруг зацепился за какое–нибудь дело из его списка.

Но происходило действительно нечто странное и тревожное — в расставленные им сети попадало немало людей, тюрьма была все время переполнена, многие арестованные были уличены или даже сами сознались в действиях, враждебных Германии, но ни от одного из них не протянулась хотя бы паутинная ниточка к происшествиям из списка. Можно было подумать, что люди, попадавшие в сети СД, делали это умышленно, и только для того, чтобы отвлечь внимание на себя от более крупных фигур. Поверить в это Релинк не мог. Он уже отказался от предположения, что все крупные происшествия — дело рук одной и той же небольшой группы фанатиков, но одновременно он не хотел допустить мысли, что против него находится столь многочисленная и хорошо оснащенная организация.

И все же между прошедшими через его руки арестованными и теми безвестными и более опасными какая–то неясная Релинку связь все же чувствовалась.

Релинк был по–своему умный и умелый работник СД. Его работа в Париже и Голландии была замечена и вознаграждена высшим руководством. И сюда его послали, учитывая перспективность советского юга в исторических планах фюрера. Он гордился, что попал на такой важный участок фронта, и собирался оправдать это доверие. Правда, последнее время Берлин уже не напоминал ему об собой важности южного плацдарма, и можно было подумать, что этой важности больше не существует. Но сейчас его огорчало другое: он оказался не в состоянии понять природу и психологию своего нового противника. А он знал, что успех борьбы начинается с этого.