Гравилёт «Цесаревич»

Славный парнишка, подумал вдруг Лека. Совестливый… Зря я на него бочку катил. Но он не мог отыгрывать назад – не в парнишке было дело.

– Как это «вам-то что»? Вы не можете ответить на простой вопрос: что в документах господина Обиванкина вас не устраивает. И в то же время ссаживаете его с поезда безо всяких причин! Мы едем с ним вместе – и будем разбираться вместе!

Пограничник глубоко вздохнул. Сдвинул на затылок фуражку и тыльной стороной ладони вытер лоб.

– Как хотите… – понуро сказал он. – Вам же хуже… Колян! – крикнул он напарнику. – Заканчивай тут, я повел этих…

И они пошли.

Тяжелая сумка, так покамест и не подвергшаяся таможенному досмотру, грузно и подозрительно болталась у Обиванкина на плече.

– Зря вы, господин Небошлепов… – продолжал уныло и безнадежно увещевать пограничник. – Сами потом пожалеете – а поезд уж уйдет. Застрянете на всю ночь. Вы же вполне могли ничего не знать…

– Чего не знать? – вскинулся Лека.

– Ничего не знать… – беспомощно сказал пограничник.

Лэй молчал.

Самое странное, что и Обиванкин молчал. Даже не пытался защищать себя. То, что его ведут, будто взятого с поличным бандита, он, похоже, воспринимал как должное. И то, что Лека и даже сын Леки пошли вместе с ним невесть куда и невесть из-за чего, воспринимал как должное тоже.

Они вышли на плохо освещенный, пустой перрон. После духоты вагона снаружи было зябко; впрочем, может, это с перепугу. Ощущение было и впрямь жутковатое – темная пустыня и неведомая опасность. И очень уж внезапным был переход: только что ехали себе, ехали, дружили, дремали – и вот нате. Безлюдье, чужой край, клацанье сапог и полная неопределенность. И не на кого опереться: рядом лишь впавший в ступор непонятный Обиванкин, то величавый, то требовательный, то жалкий, – и пятнадцатилетний сын.

Пограничник пристроился позади. Будто конвоировал их. А собственно, почему «будто»? Хватит прятать голову в песок – с Обиванкиным что-то неладно, и их действительно просто-напросто конвоируют куда-то… Как это у них называется? Пост? Пикет? А ведь он тоже нервничает, почувствовал Лека. Пограничник-то тоже нервничает. Рука на автомате, отметил он, мельком обернувшись. Он Обиванкина боится! Святые угодники, да во что ж мы с Лэем вляпались?

Ни души не было кругом. Пригородные поезда останавливались поодаль, не здесь; вдали, за переходом, виднелись длинные прямые гирлянды их светящихся квадратных окон. Вечер самоуправно, не предъявляя никаких документов и не подвергаясь досмотру, готовился пересечь границу ночи.

Пограничник остановился. Лека тоже остановился сразу, услышав, что позади смолкло мерное клацанье сапог. Обернулся. Пограничник заглянул Леке в лицо.

– Уйдет ведь поезд, господин Небошлепов, – просительно сказал он.

Лека покосился на сына. Взгляд мальчика был непреклонен.

– Ничего, – сглотнув, сказал Лека.

– Ну, тогда айда… – Пограничник безнадежно пожал плечами и двинулся дальше.

Они обошли какое-то здание, потом обошли какое-то еще. Прошли мимо открытой двери под надписью «Буфет»; в освещенных окнах буфета виднелись столы и лица. С той стороны стекол заметили процессию, уставились, приоткрыв рты. Пошли дальше, мимо тихой череды померкших и уснувших киосков. Заведет куда-нибудь, перестреляет всех, и дело с концом, подумал Лека. Но вместо этого из щели между ларьками выступила темная фигура, кинула руку к шее удивленно остановившегося пограничника и легонько коснулась ее одним пальцем. Пограничник коротко всхлипнул, ноги у него подкосились, и он упал, лязгнув по асфальту автоматом.

– Пиздохен швансен! – обалдело сказал Лэй – непонятно, но очень экспрессивно.

– Ходу! – вполголоса распорядилась фигура. – До отправки пять минут!

То был дюжий сосед с бокового сиденья, который проспал всю дорогу от Питера до Твери.

Лека наклонился к неподвижно лежащему парнишке. Фуражка с него свалилась и отлетела метра на полтора, глаза были открыты, но в них остались одни белки. Лека, с изумлением ощущая себя совершенно мужественным, тронул, как сто раз видел в кино, артерию на шее пограничника. Артерия билась.

– Он в порядке, – нетерпеливо сказал сосед. – Я его обездвижил на полчаса, и только. Очухается невредим, максимум – описается.

– Вы кто? – чужим голосом спросил Лека.

– Мы упустим ваш поезд, – сказал сосед. – Поговорим потом, хорошо? Я просто хочу вам помочь.

Лека подобрал фуражку пограничника, беспомощно подложил ему под голову. Лэй оторопело смотрел. Потом будто проснулся и принялся суетливо помогать отцу; но помогать, собственно, было нечего. Он уложил раскинутые ноги пограничника поудобнее – или попристойнее, что ли… Выпрямился, заглянул отцу в глаза: «Видишь? Я тоже». – «Вижу», – одобрительно сказал Лека глазами и выпрямился. Смерил внезапного спасителя взглядом. Покосился на Обиванкина. Тот был в полном и теперь уже окончательном ступоре и знай прижимал к себе обеими руками свою сумку.

– Я с места больше не тронусь, пока не пойму, что происходит и во что нас с сыном втянули, – сказал Лека.

– Я просто пытаюсь вам помочь, – негромко повторил сосед.

– Кто вы такой?