Гравитация

Достаточно пары шагов вбок, в распахнутую перекошенную дверь, и даже эта призрачная преграда исчезнет. Он делает еще шаг и останавливается. А я пытаюсь не дышать, до боли в глазах всматриваясь в освещенный проход и ожидая смерти, решившей вновь вернуться за мной. Человек снаружи молчит, но он тут. Ждет ли он, что я выдам свое присутствие или хочет сыграть в какую - то свою игру? Если он убил тех двоих так легко, то я буду чем - то вроде соломинки, которую можно переломить одним движением. Время почти ощутимо, если постараться, то можно услышать, как оно стекает тягучими каплями крови. Но тот, за стеной, молчит. Молчу и я, замерев в ожидании.

Затем происходит нечто неожиданное. Он уходит. Я слышу, как он уходит, и где - то в дальнем конце сарая хлопает дверь. Возможно, что он решил, будто кроме тех двоих больше никого и не было. Я хватаюсь за новую отсрочку, любезно предоставленную мне смертью, и пытаюсь подняться на ноги.

С третьей попытки я стою на ногах, ватных и слабых, как у новорожденного жеребенка. Мне надо пройти до двери, и я надеюсь, что смогу сделать сама эти несколько шагов. Они даются мне с усилием, словно я заново учусь ходить. Но с каждым новым движением онемевшие мышцы вспоминают свои функции, и к двери я подхожу уже относительно уверенно.

Та часть, которая оставалась светлым пятном за перегородкой, действительно освещена. Покачивающаяся на тонком проводе лампочка освещает ее достаточно, чтобы я могла увидеть широкие кровавые разводы на полу. В одном месте кровь стоит лужей, в другом — она тянется полосой от волочившегося по полу тела, уходя к двери на улицу. Везде стоит этот запах смерти, свежий, еще не остывший, но мой желудок не реагирует рвотным спазмом на нее, наверно благодаря тому, что тело вообще мало на что сейчас может отзываться. Я оглядываю помещение и вижу на перевернутом ящике, служившем табуретом, багровые разводы.

Я равнодушно отворачиваюсь и, спотыкаясь, бреду к двери. Лимит моей нервной системы исчерпан, и ни удивляться, ни пугаться больше я не могу, оставаясь лишь в пузыре отстраненного созерцания. Лишь там, открыв ее, я на секунду останавливаюсь, когда выхватываю из тяжелого запаха крови и смерти один тонкий, едва заметный след. Безэмоционально запоминаю его, отложив на видное место в памяти, и выбираюсь на свободу.

Дорога оказывается совсем недалеко. Всего лишь надо пройти по проделанной машиной тропе в поле. Я машинально переставляю ноги, как робот, запрограмированный любой ценой убраться отсюда.

На подошве ног наверно нет ни одного целого кусочка кожи. И ровное покрытие дороги немного притупляет ноющую боль в стопах. Я добираюсь до середины полотна и с трудом опускаюсь на асфальт. Два варианта развития событий — либо меня переедут, либо заметят и остановятся.

Когда я еду в кабине промышленной фуры, согреваясь под чужой фланелевой курткой, я уже знаю, что прежний человек во мне остался там, на полу залитого кровью сарая. Водитель едет гораздо быстрее, изредка бросая на свою пассажирку встревоженные взгляды — ему совершенно не нужно, чтобы в его кабине оказался труп. На повороте я смотрю в зеркало заднего вида туда, где остался проклятый сарай. Тот, кто помог мне, уничтожил все следы того, что там происходило, и вместе с тем там медленно сворачивается в опадающий пепел Я прежняя.

Глава 10

Из больницы я вырвалась с боем. Позволив зашить рану на голове и обработать изодранные руки, я потребовала отпустить меня. Нет ничего необычного в моем состоянии, и я отнюдь не нуждаюсь в хороводе медперсонала и полиции. Которую точно собирались вызвать, судя по тому, как деревянели лица, когда в глаза врачам и сестрам бросались пурпурные браслеты на запястьях. Даже идиоту было ясно, о чем это говорило прямым текстом. Но мне совершенно не хотелось сейчас с кем - то общаться и пересказывать происшедшее. Оно потянет за собой масштабный круговорот, к которому я не была готова.

Им пришлось уступить, но с меня взяли клятвенное обещание, что при малейшем ухудшении я обращусь в госпиталь. Буду лежать дома. Ограничу нагрузку. И так далее. Я с пустыми глазами куклы кивала и соглашалась со всем. Когда меня спросили — нет ли родственников или друзей, которые могут меня забрать и побыть рядом, я чуть было не ляпнула первое имя, которое само невольно всплыло на поверхность. Но вовремя прикусила язык и покачала головой. Такси довезет меня до дома, а там я как - то сама перебьюсь.

Таксист подозрительно косился на меня. Лицо панды со сливово - черными разводами под глазами, на плечах — мужская фланелевая рубашка размеров на пять больше меня самой. На ногах — больничные тапочки. В следующий раз, когда он оглянулся, я весьма грубо огрызнулась, советуя ему следить за дорогой, а не пялиться на пассажира. Не стоило срываться, конечно, но состояние оцепенения сменилось усталостью, и внезапно очнувшиеся нервы слишком уж реагировали на раздражителя.