Граждане неба. Путешествие к пустынникам Кавказких гор

У «приятелей» вид очень добродушный. Они кланяются нам и говорят:

– Здрасьти!..

Отец Иван улыбается на это приветствие:

– Вы знаете, они удивительно вежливы. Когда приходят грабить, обязательно здороваются, подают руку и говорят: «Здрасьте». А когда уходят с награбленным, говорят: «Прощай».

– Поселенцы не трогают вас?

– Около нас живут сванеты. Им воровать никак нельзя. За воровство их выселяют. У них такой обычай есть: каждый новый поселенец дает своим односельчанам присягу, что не будет воровать в таком-то районе, ну, положим, от Лат до перевала. И присягу хранит свято. За Латами будет воровать сколько угодно, – это у них и за грех не считается; ну, а там, где присягал, ни за что!

Несмотря на жару и довольно тяжелые сумки, мы дошли до подворья незаметно.

– Устали? – то и дело спрашивал меня о. Иван.

– Нет. Только пить хочется.

О, за эту дорогу до Аджар я узнал, что такое жажда! Я думаю, во всю свою жизнь не выпьешь столько воды и чаю, сколько за одно такое путешествие! Слава Богу, что почти на каждой версте из скал бьют источники чудесной, холодной, как лед, воды.

Около четырех часов мы были на подворье.

Монах, заведующий подворьем, ушел в монастырь. Нас встречает послушник Феопемпт.

– Не выговоришь ваше имечко, – смеюсь я.

Послушник – приветливый, бойкий, веселый парень из средней полосы России. В лице у него много юмора. Глаза немножко лукавые, но главная черта – безграничное русское добродушие. Глядя на него, хочется улыбаться и говорить в шутливом тоне.

Он расторопно отпирает нам «покои» для «гостей»: две чистенькие комнаты. В одной – три кровати и стол. В другой – стеклянный шкап с посудой и одна кровать. Феопемпт все время посматривает на нас и лукаво усмехается.

Когда мы вошли в «покои», он сказал:

– А вам, о. Иван, придется там поночевать… с нами.

– Почему?

– Мы экскурсантов ждем. Восемь человек их, и то уж места не хватит.

– Так что же, – говорю я, – вы скорей пустыннику должны место дать, чем каким-то экскурсантам.

– Да они поблагодарят хорошо, – добродушно признается Феопемпт.

– А может, мы лучше поблагодарим.

Феопемпт расплывается в широчайшую улыбку, но не сдается.

– Пустынники всегда с нами, а экскурсанты только летом!

– Ну, это другое дело! – смеясь, соглашаемся мы с о. Иваном. Но больше всех смеется сам Феопемпт.

– А самовар вы нам дадите, или тоже экскурсантов придется ждать?

– Дадим!

Феопемпт звякает чайной посудой, носится из комнаты на двор и со двора в комнату и, наконец, вносит громаднейший самовар.

– Есть хочется… и жажда смертельная, – говорит о. Иван. – А вы знаете, как над нами смеются на Новом Афоне? Вот придешь этак в монастырь, измучаешься за дорогу да наголодаешься в пустыне, ну, конечно, сколько в трапезной на тарелку ни положат, все съешь. А кормят нас за общей трапезой с послушниками. Послушники подают свои тарелки и смеются: накладывай побольше, как пустыннику.

Феопемпт слушает этот рассказ, задержавшись в дверях, и говорит, усмехаясь:

– Пустынники, одно слово, любят покушать!

Но нам с о. Иваном так хочется пить, что уж и не до еды.

Начинаем наливать по очереди стакан за стаканом. Обжигаемся, вздыхаем и пьем молча, сосредоточенно… Наконец, пьем так много, что самим делается смешно. А Феопемпт то и дело заглядывает в дверь; он ждет самовар, у него кто-то еще остановился в кухне.

– Нет еще! – говорю я ему на его вопросительные взгляды.

Снова пьем стакан за стаканом, чувствуя, что такую жажду все равно утолить нельзя и что пить, кажется, бесполезно…

– А ваших экскурсантов, должно быть, дождь задержал? – говорю я Феопемпту, когда он, наконец, убирает от нас почти пустой самовар.

– Должно быть так! Отцу Ивану свободно, пусть располагается!..

Экскурсантов нет, так и пустыннику рад, – смеется о. Иван.

Но «располагаться» ему пришлось не скоро: мы заговорились и просидели до глубокой ночи.

– Мы монастырь не осуждаем, – говорил мне о. Иван, – без монастыря, без послушания нельзя. С этого всякий пустынник начинать должен. Но у иных душа лежит к безмолвию, тем и надлежит уходить в пустынь. Особенно горы на душу хорошо действуют – возвышающе. Усматриваешь в них некое таинство… Мы на пустынь не так смотрим, что это выше монастыря, а так, что каждому свой путь: иному монастырь, иному мир, иному пустынножительство…

– Вы раньше в монастыре были?

– И я был, и все наши пустынники из монастырей вышли.

– А в пустыне долго живут?

– Самые старые – лет двадцать.

– А как же вы уходили из монастырей – самовольно или с благословения игумена?