Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма

— Папы нету дома, — сказала она тоненьким голоском и, привстав на цыпочки, потянулась к дверной ручке. Брих погладил ее косички, болтавшиеся на худеньких плечиках, помог ей открыть дверь и заглянул к соседям.

Вон он, этот крикун, что по утрам не дает ему спать… На постели лежала женщина, ее угольно-черные волосы разметались по подушке. Она приветливо взглянула на появившегося в дверях соседа. Рядом с ней, в деревянной кроватке под белоснежным одеяльцем, спал младенец. Забавно упрямое выражение его сморщенного личика заставило Бриха улыбнуться. Он вошел в комнату и прикрыл дверь, чтобы не выпускать тепло в переднюю. Здесь было тихо, пахло пеленками и молоком, на комоде прыгала в клетке канарейка, у плиты сутулилась старушка в шерстяном платке. Какая странная! Она жевала беззубыми деснами, крутила пальцами, неподвижная и глуховатая; даже приход чужого человека не вывел ее из этой старческой апатии.

— Не нужно ли вам чего, пани Патерова? — спросил Брих, и ему показалось, что его голос звучит грубо и слишком громко.

Женщина покачала головой. Потом она поманила Бриха к кроватке и со стыдливой, чуть заметной гордостью матери показала ему свое дитя. Маленький Пепик Патера! Брих глядел на него затаив дыхание, переминаясь с ноги на ногу и чувствуя себя до смешного неуклюжим. Потом отошел и шагнул к двери.

— Ну, я пошел. Растет с каждым днем, а?

На цыпочках он неловко добрался до двери, кивнул и вышел из этого царства тишины.

На открытой галерее, где гулял сквозняк, его сердито ждал Раж. Стужа сразу охватила Бриха. Ледяной ветер невидимой рукой бросал пригоршни снежинок в узкий колодец двора и кружил в диком танце над трубами и шестами сиротливых антенн.

— Хочешь, чтобы я схватил насморк? — укоризненно сказал Раж.

Улица встретила их морозным дыханием. Пронзительно визжали колеса трамваев, Раж и Брих молча шагали рядом. Из пригорода с грохотом промчалась вереница грузовиков, крытых брезентом, под которым теснились и пели кутавшиеся в пальто люди. Грузовики пронеслись так быстро, что Брих даже не успел прочитать написанные на них лозунги и разобрать слова песни. За ним, как буран, пронеслась еще одна колонна автомашин, оставив после себя запах бензина и колею на талом снегу.

— И с периферии вытащили своих людей, лишь бы их было побольше! — проворчал Раж. Резкий ветер унес его слова.

Ближе к центру города на улицах стало людно. Когда приятели проходили под виадуком, над головами у них прогремел утренний поезд, и Брих влюбленно оглянулся на него. Поезда с детства были его слабостью. Еще мальчишкой он, бывало, часами высиживал у железнодорожного тоннеля под Витковом, глядел на этих потных железных коней, с пыхтением мчавшихся наперегонки с ветром. Тра-та-та, тра-та-та!

В десять лет Брих непоколебимо решил стать машинистом, как и отец, которого он никогда в жизни не видел. Ох, эти мальчишеские мечты! Сколько их сменилось! В десять лет машинист, в двенадцать лет — летчик, в четырнадцать сыщик, потом лирический поэт и бог весть что еще. Жизнь принесла иные интересы, и все же, хотя в столе у тебя диплом юриста и уже не жаль утраченных мальчишеских мечтаний, при виде локомотива в тебе пробуждаются давние воспоминания.

Кипучая волна необычно оживленного движения шумно катилась через пороги перекрестков в центре города. Трамваи надрывно звенели, объезжая быстрину толпы, шли не по маршруту, — верный признак того, что на пражских улицах происходят крупные события.

Брих наблюдал прохожих. Они казались ему не такими, как вчера. Он не узнавал обычно торопливых и немного безразличных ко всему пешеходов, каждый из которых думает о своем. Лица были возбуждены. У одних в бегающих глазах виднелись озабоченность и испуг, у других взгляд стал строже и пристальнее, походка решительнее и быстрее. Люди спешили, но останавливались у газетных киосков, разворачивали простыни газет, не обращая внимания ни на мороз, ни на снег. Снежинки таяли в волосах, на пальто, в горячем дыхании. Около громкоговорителя, перед зданием издательства «Мелантрих», возникали и вновь распадались ожесточенно спорившие группки. Люди кивали, качали головами. Брих видел десятки лиц, взволнованных, сердитых, насмешливых, любопытных, равнодушных. Тут были и рассудительные «папаши» и пылкие спорщики, были просто зеваки, любители уличных сенсаций и насмешники, умеющие одной репликой превратить в потеху ожесточенный спор; были серьезные граждане, понимавшие все значение этого дня, были всезнайки и язвительные комментаторы, переходившие от группы к группе. Слышался говор и шум, колючий смех, а надо всем этим гремел из репродукторов духовой оркестр. Внимание, передают что-то важное!.. В репродукторе слышен треск, потом взрыв аплодисментов и приветственные возгласы.