Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Состязание происходило на дороге, ведущей из Лондона в деревню под названием Брентфорд {2}, и участвовали в нем повозка из-под брюквы, повозка мусорщика и повозка из-под навоза, причем их владельцы сами сели на козлы. Перед началом гонок на Мусор против Навоза ставили пять к четырем, но когда они прошли полмили, знатоки увидели, что просчитались, и никто уже не сомневался в победе Брюквы.

Однако вскоре исход состязания опять стал неясен. Брюква, правда, шла впереди, однако Навоз был покрепче дном. Зрители без умолку вопили: "Держу на Брюкву! Ставлю на Навоз!" Лошади теперь неслись голова в голову. Брюква была легче на ходу, зато Навоз казался расчетливей. Особенно бросалось в глаза, как пылко прекрасный пол поддерживал того или иного возницу. Одних пленяла немытая красота Навоза, других - разбойничий вид Брюквы, а на долю злополучного Мусора, который угрюмо нахлестывал свою лошадку далеко позади соперников, достались подбадривающие крики малой части зрителей и сочувствие всех. Вот так некоторое время нельзя было угадать, кому же уготованы победные лавры. До призового столба было уже недалеко, и тот, кто правил повозкой из-под брюквы, уже не сомневался, что придет первым, как несомненно и случилось бы, будь лошадь так же честолюбива, как хозяин. Однако, приблизившись к развилке, откуда начиналась дорога к дому, она остановилась и не пожелала сделать ни шагу дальше. Навоз, не успев насладиться недолгим своим триумфом, угодил в придорожную канаву, и возница увяз в привычной грязи. Вскоре подоспел Мусор, а так как столб был совсем близко, он и достиг его под приветственные крики зрителей, после чего был обласкан цветом брентфордского общества. Фортуна оказалась милостива лишь к одному, хотя ей следовало бы хранить беспристрастие - ведь у каждого из трех были свои достоинства, каждый изо всех сил старался заслужить приз, и каждый был достоин своей повозки.

Это описание, пожалуй, предвосхищает то, что я собирался сообщить тебе о Ньюмаркете. Мне сказали, что даже там увидишь немногим больше. Возможно, в одежде зрителей и будут кое-какие различия, но не в манерах. Брентфордская знать столь же просвещенна и утонченна, как и лошадники Ньюмаркета; брентфордские вельможи садятся на козлы своих повозок, а высокородная ньюмаркетская братия не брезгует садиться в седло вместо жокеев. Короче говоря, состязания эти одинаково разумны и там, и там, и кроме как о брюкве, мусоре и навозе писать мне все равно было бы нечего.

Прости меня, мой друг, но я, взращенный в философском уединении, очевидно, сверх меры сурово отношусь к тому, что унижает человеческую природу и умаляет ее достоинство.

Письмо LXXXVII

[Опрометчивость государств Западной Европы, прибегающих к помощи

русских в своих междоусобицах.]

Фум Хоум - к Лянь Чи Альтанчжи.

Ты твердишь, что европейцы мудры, но в чем же заключается их мудрость? Ты уверяешь, что они вдобавок и храбры, но у меня есть причины сомневаться в их храбрости. Они ведут войну друг с другом и обращаются при этом за помощью к русским {1}, своим и нашим соседям. Подобный союз свидетельствует как об опрометчивости европейцев, так и об их малодушии. Плата за эту помощь усиливает и без того могущественных русских и ослабляет платящих, и без того уже истощенных междоусобными распрями.

Я вижу в Русской империи естественную соперницу западных областей Европы, притом соперницу уже сильную, и, благодаря форме ее правления, грозящую стать еще могущественнее. Эта обширная империя, которая в Европе и Азии занимает почти треть Старого Света, была около двухсот лет тому назад разделена на отдельные царства и княжества, а потому и слаба. Однако со времен Ивана Васильевича {2} она значительно окрепла и расширилась; непроходимые леса и неисчислимые дикие животные, которыми прежде изобиловали ее земли, ныне оттеснены, и на их месте возникло множество поселений. Царство, наслаждающееся внутренним спокойствием, владеющее бескрайними землями и перенявшее военное искусство у иноземных народов, должно, естественно, становиться все могущественнее, и, возможно, в будущем мы услышим; что Россию назовут, как некогда, Officina Gentium {Кузницей народов (лат.).}.

Заветным желанием их великого монарха Петра было обзавестись крепостью где-нибудь в Западной Европе. Эту цель преследовали многие его замыслы и соглашения, но, к счастью для Европы, все они потерпели неудачу: Такая крепость в руках русских равносильна воротам шлюза: когда того потребовали бы соображения честолюбия, выгоды или необходимости, они могли бы затопить весь западный мир наводнением варваров.