Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Сейчас весь город занят весьма серьезным литературным диспутом. Ведется он с большим ожесточением и с надлежащей долей эпиграмматической остроты. Дело в том, что некоему сочинителю опротивели физиономии некоторых актеров и он выразил свое отвращение в стихах {2}. Комедианты в свой черед обрушились на него и стали всех уверять, что он бездарность, затем что пишет он ради хлеба насущного, а их физиономии, напротив, хороши. Тогда на помощь поэту пришел критик и стал утверждать, что стихи эти великолепны и остроумны и что сочинить их тот смог лишь с помощью друзей {3}. После этого друзья ополчились на критика и доказали, что стихи сочинены самим поэтом. Вот так они все вцепились друг другу в волосы: друзья - критику, критик - актерам, актеры - поэту, а тот, в свою очередь, актерам. Чем кончится эта свара и кто тут прав, сказать невозможно. Город следит за их борьбой, не присоединяясь ни к одной из сторон, подобно тому герою древней легенды, который наблюдал, как рожденные землей братья рубили друг друга и все пали в этой кровавой сече.

Примерно так же ведется и вышеупомянутый спор, только противники здесь отличаются от бойцов из легенды тем, что каждая новая рана придает им силу для ответного удара и хотя они как будто стараются друг друга погубить, на самом деле набивают себе цену и способствуют собственной известности. Ведь как рассуждает каждый из них: сегодня в газете появится мое имя, а завтра имя моего соперника. Публика, разумеется, станет о нас расспрашивать, и по крайней мере уличная чернь узнает про нас, хотя ничего достойного славы мы не совершили. Мне довелось читать о таком споре, случившемся здесь лет двадцать назад. Хильдебранд Джейкоб {4}, если мне не изменяет память, и Чарлз Джонсон {5} оба были поэты, и оба снискали себе немалую известность, ибо Джонсон написал одиннадцать пьес, поставленных с большим успехом, а Джейкоб, написавший только пять {6}, сколько же раз смиренно благодарил зрителей за незаслуженные рукоплескания. Вскоре они прониклись горячей любовью к таланту друг друга. Они писали, они горячились, и каждый требовал у публики похвал в адрес собрата по перу {7}. Джонсон уверял публику, что никто из ныне живущих поэтов не обладает легкостью и изяществом Джейкоба, а Джейкоб утверждал, что никто не способен изобразить страсть, как Джонсон. Их взаимные восхваления не были напрасны: город смотрел их пьесы, восторгался ими, читал их и, ничего в них не осуждая, благополучно забывал. Однако вскоре против этого могучего содружества выступил Тибальд {8}. Тибальд уверял, что в трагедиях одного встречаются погрешности, а в комедиях другого остроумие подменяется пустой болтовней. В ответ на это союзники набросились на него, точно тигры. Они отвергали упреки хулителя и выражали сомнение в его искренности. Долгое время образованные люди спорили о том, кто же из этой троицы наиболее велик - Джейкоб, Джонсон или Тибальд. Ведь все они успешно писали для театра, имена их упоминались чуть ли не в каждой газете, а сочинения имелись в любой кофейне. Но вот в самый разгар этой борьбы появился еще один, четвертый {9}, соперник и затмил всех троих вместе с их трагедиями, комедиями и прочим.

С того момента они стали мишенью для критики: не проходило буквально и дня, чтобы их не называли презренными писаками. Критики, бывшие врагами Драйдена и Попа, стали их врагами. И вот Джейкоб и Джонсон вместо того, чтобы исправить свои недостатки, объяснили нападки критики завистью. И поскольку Драйден и Поп тоже подвергались нападкам, наши сочинители почли себя равными Драйдену и Попу.

Но возвратимся к нашей истории: главным оружием борьбы ее участники избрали эпиграмму, которой никто доселе не пользовался с таким совершенством. Обе стороны обнаружили поразительную изобретательность. В результате появился на свет новый род сочинений, который следовало бы, пожалуй, назвать не эпиграммой, а эпиграмматической диссертацией. Она состоит из прозаической предпосылки, затем следует эпиграф - строки из Роскоммона {10}, далее - сама эпиграмма, а в конце - пояснения, растолковывающие ее смысл. Впрочем, ты сам можешь познакомиться с ней и ее прикрасами.

ЭПИГРАММА {11},

адресованная джентльменам, задетым в "Росциаде",

поэме, написанной автором.

Продав свое перо, обременен долгами,

Строчит, чтоб в долговой не очутиться яме {12}.

Роскомм.

Пускай не бесит вас, язвительно-горька,

Задиры Бавия {13} сердитая строка.

Чтоб щедрость {*} вашу смог и добродетель {**} ведать,

Творцу голодному вы дайте пообедать.

Тут он раскается, уж как бы ни был плох,

Хоть за подвохом вам устраивал подвох.

И он, переродясь, покажет деловито:

Виной всему не вы, а что карман как сито

И хлещет через край вонючее корыто.

{* Ценой в один шиллинг (стоимость поэмы).

** Милосердие.}