Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

- Дорогой мой, вы, я вижу, удручены этим обстоятельством? - возразил он с величайшим добродушием. - Черт возьми, когда свет смеется надо мной, я в свой черед смеюсь над светом. И мы квиты! Лорд Треплоу, креол Билл Спесивли и я иной раз любим повалять дурака: уж тогда чего только мы не говорим и не делаем шутки ради! Но вы, я вижу, человек серьезный! И если вы предпочитаете общество людей серьезных и чувствительных, то милости просим отобедать сегодня со мной и моей супругой. Нет, нет, и слушать не стану никаких отговорок! Я представлю вас миссис Тибс, и вы сами убедитесь, что другой такой дамы Природа не создавала! Она воспитывалась - но это между нами - под надзором самой графини Флиртни. А какой голос! Но ни слова больше. Она непременно нам споет. Вы увидите и мою дочурку Каролину Вильгельмину Амелию Тибс, прелестную крошку! Я прочу ее за старшего сына лорда Пустозвонинга. Говорю это по дружбе только вам. Ей еще только шесть лет, а как она танцует менуэт и играет на гитаре - чудо! Я хочу, чтобы она блистала во всем. Во-первых, я сделаю из нее ученую барышню и сам обучу ее греческому. Я изучаю этот язык, чтобы потом давать ей уроки, но пусть это останется между нами.

С этими словами он схватил меня под руку и, не дожидаясь моего согласия, увлек за собой. Мы шли какими-то задворками и темными переулками, потому что мой спутник, казалось, питал отвращение к людным улицам. Наконец, мы остановились перед дверью жалкого домишки где-то в предместье - по словам мистера Тибса, он выбрал эту резиденцию ради чистого воздуха.

Мы вошли в парадное, которое как будто всегда было гостеприимно открыто, и стали подниматься по старой скрипучей лестнице. Идя впереди и показывая дорогу, Тибс любезно осведомился, люблю ли я красивый пейзаж, на что я ответил утвердительно.

- В таком случае подойдите к моему окну, и перед вами откроется очаровательнейший вид, - сказал он. - Вы увидите корабли и всю окрестность на двадцать миль вокруг, потому что я живу довольно высоко. Лорд Свалкинг хоть завтра же выложил бы за него десять тысяч гиней, но, как я имею обыкновение говорить ему, у меня на мой вид свои виды, и я оставлю его у себя, чтобы друзья меня почаще навещали.

К этому времени мы взобрались на самый верх, как шутливо заметил хозяин, на первый этаж, считая от дымовой трубы. Он постучал в дверь, и чей-то голос спросил: "Кто там?" Мой вожатый сказал, что это он. Но ответ, как видно, не удовлетворил вопрошавшего, и вопрос был повторен. Тогда Тибс ответил погромче, и какая-то старуха опасливо отворила дверь.

Когда мы вошли, Тибс с необычайной церемонностью приветствовал меня под своим кровом, а затем, обратясь к старухе, спросил, где ее хозяйка.

- Известное дело, где, - ответила та, - стирает обе ваши рубахи у соседей. Ведь лохани они больше не дают!

- Какие две рубахи? - воскликнул несколько смущенный хозяин. - О чем говорит эта дура?

- Про что знаю, про то и говорю, - возразила старуха. - Она стирает ваши рубахи у соседей, потому что...

- Тысяча проклятий! - закричал Тибс. - Я не желаю больше слушать твои глупости! Иди и скажи хозяйке, что у нас гость. Проживи эта шотландская карга у меня хоть тысячу лет, она все равно так и не выучится, как положено себя вести служанке, а уж о светских приличиях и манерах и говорить нечего. И вот что удивительно: до меня она служила у члена парламента, моего приятеля, шотландца, человека весьма светского... но пусть это останется между нами. Пока мы ожидали появления миссис Тибс, я имел возможность осмотреть комнату и ее убранство, которое состояло из четырех стульев с продавленными сиденьями, вышитых, как заверил меня Тибс, его супругой, квадратного стола с облезшим лаком, колыбели в одном углу и громоздкого комода - в другом; над камином красовались разбитая пастушка и мандарин без головы, а на стенах развешаны были жалкие картины без рам, писанные, как объяснил Тибс, им самим.

- Как вам, сударь, нравится этот портрет в углу, выполненный в манере Гризони {2}? Сколько в нем гармонии! Это мой автопортрет, и хотя в нем нет никакого сходства с оригиналом, одна графиня предложила мне сто гиней за копию! Я, разумеется, отказал ей, - ведь я не какой-нибудь ремесленник!

Тут, наконец, появилась миссис Тибс. Она была одета неряшливо, но держалась кокетливо, и, несмотря на худобу, еще сохранила следы былой красоты. Она раз двадцать кряду извинилась за свое дезабилье, но выразила надежду, что ее простят, так как она всю ночь веселилась в парке с графиней, которая без ума от роговой музыки {3}.

- Да, кстати, душенька, - сказала она мужу, - его сиятельство не преминул выпить за твое здоровье полный бокал.

- Ах, бедный Джек, - воскликнул Тибс, - добрейшее существо! Я знаю, он во мне души не чает! Надеюсь, душенька, вы распорядились насчет обеда? Конечно, ничего парадного - ведь нас только трое. Лучше что-нибудь изысканное: немножко тюрбо, или ортолана, или...

- А что вы скажете, мой дорогой, по поводу чудесного кусочка бычьей щеки, - перебила его жена, - прямо с жара и под соусом по моему рецепту?