Гражданин начальник

Постепенно стихали городские шумы, людей на улицах становилось все меньше, но гром музыки из окон женского общежития, казалось, только набирал силу.

Прошел, наверно, час, потом еще один. В комнате за шторами явно появился еще один человек – тени стали мелькать чаще, причем и за кухонным окном, и в комнате. И наконец наступили те недолгие пять-десять секунд, ради которых он готов был лежать здесь всю ночь.

Сначала на шторе возник смутный контур человеческой фигуры, потом она как бы подросла на полметра – человек становился на табуретку. Вот штора колыхнулась, легонько пошла в сторону, и Андрей в прицел увидел глаза человека совсем рядом, настолько, что в какой-то момент его охватила уверенность – тот тоже его видит. Но, сообразив, что из залитой светом комнаты вряд ли можно что-то рассмотреть в темноте, тем более на черной, погруженной в ночь крыше, он взял себя в руки. И начал медленно совмещать прицел. В тот момент, когда человек выдохнул облако дыма, как показалось Андрею, прямо ему в лицо, он даже почувствовал запах хороших сигарет, перекрестие нитей легло на его переносицу. Андрей начал осторожно спускать курок, помня слова наставника: винтовка сама решит, когда надо выстрелить.

И, выбрав момент, она легонько дернулась в руках. Звука выстрела Андрей не услышал. Но хорошо видел, как, падая, отшатнулся от окна Заварзин, как захлопнулась за ним форточка и, колыхнувшись, снова закрыла окно штора.

И только тогда Андрей остро ощутил запах асфальта, ночную прохладу, увидел луну, зависшую над городом с какой-то бестолковой значительностью, себя, устроившегося в лунной тени от трубы, почувствовал нервную легкость в теле. Он старался не смотреть на окно, от которого так долго не отрывал взгляда, хотя краешком взгляда заметил, что в окне все осталось без изменения. Посмотрел вниз – и там было все, как обычно, никто не мчался к нему, не сбегались люди, не показывали пальцем в его сторону. Это его немного удивило, и, продолжая прислушиваться к себе, Андрей понял, что удивление было приятным. Он не торопился побыстрее свинтить глушитель, запихнуть винтовку в тубус, подобрать отскочившую в сторону горячую гильзу. Все это Андрей проделал основательно, стараясь ничего не забыть. Обернувшись, чуть не вскрикнул от досады – на месте, где он лежал, остался шлем, тускло поблескивая в лунном свете. Андрей настолько устал за эти два часа, что у него не было сил прятаться. Он открыто прошел по крыше, спустился по крану вниз, нашел свой мотоцикл, прикрепил тубус, надел шлем. Со стороны его движения казались даже ленивыми и потому не вызывали подозрений.

Пафнутьев молча сидел в углу дивана и наблюдал за действиями оперативников. Заварзин лежал, раскинув руки, посреди комнаты, и лицо его было почти таким же, каким видел Пафнутьев несколько дней назад. Вот только небольшая ранка с запекшейся кровью под правым глазом. На затылке рана была побольше, гораздо больше. Ковер был испачкан, видимо, Заварзин бился в агонии на ковре. По его позе определить, где он находился в момент выстрела... Этого сделать было нельзя.

Еще раз окинув комнату взглядом, Пафнутьев вздохнул. Он не понимал происшедшего. Квартира на третьем этаже. Балкона нет. Шторы задернуты. С улицы заглянуть в квартиру невозможно. Красивая девушка, которая в данный момент рыдает в истерике на кухне, утверждает, что они были вдвоем. Не верить нет оснований – она сама позвонила и в «Скорую помощь», и в милицию. Никаких стреляющих предметов в доме не обнаружено. Самоубийцы не стреляют себе в щеку. Кроме того, не кончают самоубийством такие люди, как Заварзин.

«Третий труп, – повторил про себя Пафнутьев и не мог не вспомнить предупреждения Аркаши – тот говорил, что жертвы еще будут. – Сколько же у них там миллионов, если это уже третье убийство? – озадаченно подумал Пафнутьев. – И вообще – что на кону?»

Поставив на колени телефон, Пафнутьев медленно набрал домашний номер Голдобова. Тот оказался на месте.

– Илья Матвеевич? Добрый вечер. Звонит Пафнутьев.

– Кто? – растерянно спросил Голдобов, но тут же, совладав с собой, воскликнул уже другим голосом: – Неужели вы когда-нибудь оставите меня?

– Боюсь, не скоро. Погиб ваш друг...

– Поймите, не был он мне другом! Он работал у меня, и только!

– Вы кого имеете в виду, Илья Матвеевич?

– То есть как кого? Пахомова.

– А я – Заварзина, – негромко, но внятно произнес Пафнутьев.

– Не понял? – произнес Голдобов, но голос его дрогнул, он боялся поверить в то, что услышал. Именно это Пафнутьеву и нужно было узнать – известно ли Голдобову о смерти Заварзина. – Простите... Вы не оговорились?

– Нет.

– Что с ним?

– Разбираемся.

– Где он?

– У себя в квартире. – Пафнутьев не мог не отметить четкость вопросов, которые задавал Голдобов. Среди них не было пустых. Все по делу.

– Я могу приехать?

– Вы хотите?

– Если не возражаете.

– Не стоит, Илья Матвеевич. Наши хлопоты... Они еще продлятся какое-то время. Да и зрелище не из приятных...

– Он мертв?

– Да.

– Как это случилось?

– Выстрел в лицо. Навылет.