Гражданин преисподней

— Думаешь, на блуд ее потянуло? Как бы не так! Феодосия без задней мысли ничего не делает. И уж ни под кого-нибудь ляжет, то с умыслом. Говорят, что это именно она довела Трифона Прозорливого до смерти. Такая кого хочешь заездит — хоть мужика, хоть хряка-производителя.

— Со мной такие номера не проходят. Я из лап химеры уходил… Эх, пришел бы ты, Веня, на полчасика позже!

— Плохие новости, — вздохнул Венедим. — Потому и пришел… Темнушники проведали про то, что ты здесь.

— Ну и что? Какое им до меня может быть дело? Я темнушникам ничего не должен.

— Выходит, должен. Говорят, что ты к их дозору тайком подобрался и всех жизни лишил самым зверским образом.

— Врут! — отмахнулся Кузьма, хотя предчувствия у него появились самые нехорошие. — Я к этому делу непричастен. Их тварь неведомая растерзала. Причем такая, что ей самая злобная химера в подметки не годится. Сам подумай, может ли один человек другого на железный штырь насадить, если этот штырь к тому же под самым потолком торчит?

— Это ты так говоришь. А темнушники говорят совсем другое и требуют, чтобы тебя выдали им на расправу.

— Подожди… — Кузьма задумался. — Я ведь всего сутки у вас. Как они успели узнать?

— Вот то-то и оно. Кто-то из наших донес. А меня отравили, чтобы я за тобой не присматривал.

— Сколько человек знает, что я здесь?

— Видели тебя многие. Но про то, что ты именно Кузьма Индикоплав, знают только… — он стал загибать пальцы на руке, — я, игумен, трое стражников, привратник, да две бабы эти, Феодосия и Фотинья.

— Бабы или стражники могли слух по обители пустить.

— Всех их сразу предупредили, чтобы язык за зубами держали.

— Ба! — Кузьма шлепнул себя ладонью по лбу. — Совсем забыл. На подходе к обители встретился мне один тип. Из ваших, изгнанник. Он меня по голосу опознал.

— Это где примерно было?

— Недалеко от того места, где меня задержали.

— В Буячьей норе… Нет, туда темнушники не сунутся. Изгнанник здесь ни при чем. Он мне слабительной соли в еду подсыпать не мог.

— Не совпадение ли это? У постников брюхо деликатное, слабое. Могло тебя и по какой-то другой причине прихватить… Попил, например, тухлой водицы.

— Разве это совпадение! — болезненно скривился Венедим. — Остатки моей каши поросенку скормили. Так его так пронесло, что едва копыта не протянул.

— Стряпух надо выспросить.

— Выспросили уже. И даже с пристрастием. Посторонних мужиков на кухне не было, а Фотинья и Феодосия там с самого утра вертелись.

— Фотинья, думаю, такое сделать не могла.

— И я так думаю, — кивнул Венедим. — Она в это время всегда на кухню за отбросами приходит. А вот Феодосия там гость редкий. Никто и не упомнит, когда ее в предыдущий раз видели.

— Неужто Феодосия с темнушниками знается?

— С нее станется. На всю общину обижена. Прежний игумен ей чем-то не угодил, а уж новый тем более. Не у дел ее хочет оставить. Дескать, святое дело продления рода человеческого она превратила в блудодейство и источник наживы. Чуть ли не торгует девками… Вот она и столковалась с темнушниками. Хочет, наверное, с их помощью прежние порядки вернуть. Или сама к ним уйдет да еще самых лучших девок с собой прихватит.

— Но это все, так сказать, ваши заботы. Почему у меня от них должна голова болеть?

— Темнушники давно за нами присматривают. Догадываются, видно, что мы путь за Грань ищем. Если такое удастся, здесь вся расстановка сил изменится. Вдруг мы союзников себе найдем или какое-нибудь страшное оружие добудем? Сами-то они преисподнюю покидать не желают. Обжились, отродье бандитское. Нет для них законов. Ни человеческих, ни Божьих… Какая им выгода, если Кузьма Индикоплав другим будет служить?

— Гады… Я ведь для них немало хорошего сделал.

— Вот они все это тебе и припомнят.

— А если их просто послать подальше? — встрепенулся Кузьма. — Дескать, не знаем мы никакого Кузьму Индикоплава?

— Пробовали уже. — Венедим слабо махнул рукой. — Только темнушники на это не клюнули. Грозятся взрывчатку применить.

— Откуда у них взрывчатка?

— Говорят, купили у метростроевцев. А по другим сведениям, сами научились делать.

— Отдадите, значит, меня? — Кузьма исподлобья глянул на Венедима.

— Не знаю… Переговоры еще идут. Игумен за тебя трех баб предлагает. Любых, на выбор.

— И что?

— Не соглашаются они. Вынь да положь им Кузьму Индикоплава. Последними словами тебя костерят. Суд обещают устроить.

— Знаю я их суд. Отведут шагов на сто и прикончат в каком-нибудь тупичке… Скорее всего они не на меня одного, а на всех выползков взъярились. Недаром ведь игумен говорил, что нашего брата почти не осталось. Мы у темнушников, как кость в горле, торчим… Слушай, Веня, а не податься ли мне сейчас в бега? Скажешь, что упустил по слабости телесной. С недужного какой спрос…

— Ты сбежишь, а мы из-за тебя в братскую могилу ляжем? — Бледность Венедима не только дошла до крайнего предела, но, похоже, даже преодолела его. — Темнушники зря грозиться не будут. Если пообещали взорвать — обязательно взорвут. Когда из-за Бабушкиного туннеля спор вышел, они дюжину наших без зазрения совести порешили. Помнишь тот случай?

— Слыхал…