Гражданин Том Пейн

— Я не могу. Откуда я на это возьму печатные станки, бумагу, работников?..

— Послушайте, вам дают в руки две сотни фунтов — чего вам опасаться?

И Белл, чувствуя, что все это выше его разумения, вздохнул и согласился.

Когда в мастерскую к Беллу зашел старик Бен Франклин и спросил еще полсотни экземпляров, поскольку первые пятьдесят успел уже разослать по разным адресам, шотландец принялся сбивчиво объяснять ему, что происходит. Лицо у Белла заметно осунулось, глаза покраснели от бессонных ночей, весь он был перепачкан типографской краской.

— Тут чуда нет, — сказал Франклин. — Раз книга идет нарасхват, значит, людям интересно читать ее либо она отвечает на те вопросы, которыми они задаются.

Белл показал Франклину два пиратских издания, одно из Новой Англии, другое — из Род-Айленда.

— Я бы не принимал это близко к сердцу, — сказал Франклин.

— А я и не принимаю. Я человек маленький, и станки у меня ни минуты не простаивают днем и ночью. Сколько напечатал — Бог его знает, я уж и счет потерял. За сто тысяч перевалило, сударь, верьте слову. Я волосы рву на себе, что не хватает бумаги, я слезы лью, что мало краски, я собственное семейство выселил, чтобы освободить место для подмастерьев. Мне по ночам кошмары снятся, и все — про «Здравый смысл».

— Такие кошмары будут сниться не вам одному, — улыбнулся Франклин.

Под стенами Бостона на «Здравый смысл» жадно накинулась беспорядочная, недовольная, готовая перегрызться между собою армия янки, столько уже времени осаждающая город. Долгие, тоскливые часы на зимнем биваке поневоле наводили на размышления: зачем воевать? Книжка Пейна по-своему говорила зачем, являла им, пускай в мечтах, образ нового мира. Сперва — единственная книжка, которую монотонным голосом читали вслух бригаде; потом — споры; потом еще несколько штук, чтоб спорщику было где найти подтверждение своим доводам, потом — сто штук, тысяча; потом — растрепанная, захватанная пальцами книжечка «Здравого смысла» в каждом заплечном мешке; годится и бритву вытереть, и на растопку; годится человеку для души и тела — годится, чтобы списывать из нее куски в виноватые письма домой:

«Дорогая моя и Незабвенная жена!

Добрый день, счастливая минутка, думаю о тебе денно и нощно, ты только не брани меня шибко, что бросил хозяйство на тебя, но надо делать дела, без этого нету способа жить Счастливо и Покойно. Один человек, он не американец, англичанин, описывает Различные и Веские причины в книге, она называется ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ. Он говорит, и я ним согласен, О вы, кому дорог род человеческий! Кто смеет противостоять не только тирании, но тирану, — вперед! Нет в Старом Свете уголка, где люди не задыхались бы от гнета. Свобода изгнана из всех краев Земли. Я лично согласен с ним, и ты согласишься тоже, когда прочитаешь Книгу, которую я тебе посылаю. Смотри же, чтобы Джеми не отходил от Дженни день и ночь, когда ей настанет срок Телиться…»

Из ранца пленного солдата один экземпляр попал в руки полковника Бентли; тот прочел его и отнес генералу Хау. Хау, генерал армии его величества, прочитал его в свою очередь и вывел заключение:

— Лихо пишет, собака, клянусь честью.

И сказал полковнику:

— Необходимо во что бы то ни стало схватить этот Здравый Смысл. Необходимо его повесить, вы поняли?

VIII. Времена испытаний

— В известном отношении вы сущий олух, — сказал Франклин, — не храбрец, а именно олух.

— Это почему же, сударь?

— Вы хоть раз в жизни стреляли из мушкета?

— Нет.

— А заряжать приходилось когда-нибудь?

— Нет.

— Так разве из любого паренька с фермы, затерянной в глуши, не получится более стоящий вояка, чем вы?

— Вполне возможно, — согласился Пейн.

— В чем вы себя уговорили? Откуда взялась эта война, как вы думаете, — из ружейного дула или из головы человека?

— Что поделаешь, — сказал Пейн. — Я написал небольшую книжку, потому что хотел показать людям, во что они стреляют. Я не знал, чем это обернется. Так что ж мне теперь, по-вашему, сидеть дома, а за то, о чем я сказал, пускай идут умирать другие.

— Чтобы вы могли говорить об этом и дальше, — настаивал Франклин.

— Ну нет…

Франклин пожал плечами.

— Я счастлив сейчас, — сказал Пейн. — Я, знаете, никогда еще не был счастлив. Мушкет бы, наверное, не мешало раздобыть получше, только их вдруг нигде не стало, так что спасибо, хоть такой есть. Я знаю теперь, на что пригоден, — нет, я не олух и не мученик — просто человек, которому открылось, для какой он рожден работы.

— Когда вы думаете тронуться в путь? — спросил Франклин.

— Завтра.

— Ладно, желаю вам удачи, — сказал Франклин. — Спасибо, сударь. — И не старайтесь непременно погибнуть. Не испытывайте себя на храбрость. Помните, это всего лишь начало.

Он больше не был Том Пейн; внезапно, словно по неисповедимому мановению, он сделался Здравым Смыслом. Он написал небольшую книжку — то ли вестник надежды, то ли указатель пути; он был чужой в прибрежной колонии, бросившей вызов всему миру. Он был никто, и, однако, сделался каждым, ибо увидел бесхитростным взглядом крестьянина, в чем сокрыта надежда человечества.