Гражданская кампания

Она узнала характерную головную боль и завязанный в узел желудок. Вино тут ни при чем. Ее споры с покойным Тьеном никогда не завершались физическим насилием, хотя пару раз стены пострадали от его кулаков. Нет, чаще всего ссоры выливались в череду наполненных тихой ледяной яростью дней, невыносимое напряжение и раскаяние двух людей, замкнутых в слишком тесном пространстве. Катриона почти всегда сдавалась первой – отступала, просила прощения, умоляла, делала все, лишь бы успокоить боль. Возможно, это и называется «душа болит»?

Я больше не хочу. Пожалуйста, не надо, не вынуждайте меня снова это испытывать.

А где вообще мое место? Где мне покойно? Нет, только не здесь, где на нее давит благотворительность дяди с тетей. И уж безусловно, не с Тьеном. И не с отцом. С… Майлзом? Да, в его обществе ей бывало спокойно – не часто, но спокойно, как на морской глубине. А иногда ей очень хотелось огреть его кирпичом. Так какой же Майлз – настоящий Майлз? И какая настоящая Катриона, если уж на то пошло?

Ответ напрашивался сам собой и пугал до полусмерти. Но она уже сделала один раз неправильный выбор. Она ничего не понимает во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, она уже это блистательно доказала.

Катриона снова повернулась к комму. Записка. Сопроводительная записка к планам парка.

А по-моему, они говорят сами за себя, разве нет?

Она нажала кнопку «отправить» и отправилась наверх, чтобы задернуть занавески и прямо в одежде завалиться в постель до самого ужина.

* * *

Майлз вполз в библиотеку, сжимая в трясущихся пальцах чашку слабого чая. Сегодня вечером свет здесь был слишком ярким. Может, стоило поискать убежище где-нибудь в углу гаража? Или в подвале. Только не в винном подвале – от одной этой мысли его передернуло. Одно ясно – валяться в кровати, закрывшись с головой одеялом, надоело до смерти. Дня напролет вполне достаточно.

Он резко остановился, пролив теплый чай себе на руку. За защищенным коммом сидел отец, а мать устроилась за столом, на котором лежали несколько книг и куча распечаток. Оба посмотрели на него и улыбнулись. Было бы чересчур грубо развернуться и броситься бежать.

– Добрый вечер, – выдавил он, прополз мимо родителей к любимому стулу и осторожно опустился на сиденье.

– Добрый вечер, Майлз, – ответила мать.

Отец перевел комм в режим ожидания и с любопытством посмотрел на него.

– Как прошел полет с Зергияра? – продолжил Майлз, помолчав примерно минуту.

– Без всяких хлопот, вполне удачно, – ответила мать. – Если не считать конца путешествия.

– А… это… – промямлил Майлз, мрачно глядя в чашку.

Родители по доброте душевной игнорировали его несколько минут, но то, над чем каждый из них работал, явно перестало их интересовать. Однако никто не ушел.

– Тебя не было за завтраком, – сказала наконец графиня. – И за обедом. И за ужином.

– Утром я еще был маловменяем, – буркнул Майлз. – И вряд ли являлся приятным собеседником.

– Пим так и сообщил, – кивнул граф.

– Надеюсь, ты с этим покончил? – строго добавила графиня.

– Угу. Все равно не помогает. – Майлз сгорбился еще сильнее и вытянул ноги. – Разбитая жизнь со рвотой – так и есть разбитая жизнь.

– М-м-м… Зато это помогает стать отшельником, – рассудительно заметил граф. – Если ты достаточно отвратителен, люди инстинктивно тебя избегают.

– Из собственного опыта, милый? – поддела его жена.

– Естественно, – ухмыльнулся он.

Снова повисло молчание. Родители уходить не собирались, из чего Майлз сделал вывод, что он явно недостаточно отвратителен. Может, стоит рыгнуть?

Он решился нарушить молчание:

– Мама… ты ведь женщина…

Графиня выпрямилась и улыбнулась поощрительной бетанской улыбкой:

– Да?..

– Не важно, – вздохнул он и снова поник.

Граф, потеребив губу, задумчиво поглядел на сына.

– Тебе есть чем заняться? Какие-нибудь преступления, требующие Имперского Аудита, или еще что-нибудь?

– В данный момент нет, – ответил Майлз. И, чуть подумав, добавил: – К счастью.

– Хм. – Граф подавил улыбку. – Может, ты и прав. – Помедлив, он продолжил: – Твоя тетя Элис дала нам полный отчет об официальном ужине. С комментариями. И очень настаивала на том, чтобы я непременно передал тебе, что она надеется, – отец весьма похоже изобразил интонацию тетки, – что ты не сбежал бы во время других своих неудачных сражений, как дезертировал вчера.

Ах да. Окончательную зачистку территории проводили родители.

– Но ведь в обеденном зале не было шансов оказаться застреленным, останься я в арьергарде.

– И таким образом избежать военного трибунала? – поднял бровь отец.

– Так всех нас в трусов превращает совесть, – провозгласил Майлз.