Гражданская кампания

— Я сам провожу гостей до выхода, Жерар, — сказал он поджидавшему ливрейному слуге. — Вызови, пожалуйста, машину госпожи Форсуассон.

Они двинулись в долгий обратный путь.

— Это было… куда больше, чем я ожидала. — Катриона посмотрела на шагавшего между ними Никки. Он казался печальным, но не подавленным. — Сильнее.

Горше.

— Да, — кивнул Майлз. — «Будь осторожен в своих просьбах…» Есть особые причины, по которым я очень доверяю суждению Грегора, но… Мне кажется, что, возможно, я не единственная рыбка, которая не думает о воде, в которой плавает. Грегору ежедневно приходится выдерживать такой прессинг, от которого я бы запил или сошел с ума. Или взбесился бы. В ответ он переоценивает нас, а мы… отчаянно пытаемся не разочаровать его.

— Он сказал мне правду, — произнес Никки и через пару шагов добавил: — Я рад.

Катриона успокоилась.

Майлз нашел отца в библиотеке.

Граф Форкосиган сидел на софе у камина и что-то читал. На нем был полуофициальный костюм — темно зеленые брюки и пиджак, — значит собирается скоро куда-то пойти. Наверняка на очередной официальный прием из тех, что вице-король с вице-королевой обязаны посетить до императорской свадьбы. Майлзу уже неоднократно напоминали о списке обязательств, врученном ему леди Элис. Но можно ли теперь будет взять с собой Катриону? Да, это — увы — большой вопрос.

Майлз плюхнулся на софу напротив отца. Граф поднял голову и с интересом на него посмотрел.

— Привет. Выглядишь слегка выжатым.

— Да. Я только что вернулся после очень тяжелого разговора. — Майлз потер шею, до сих пор болевшую от напряжения. Граф вежливо поднял бровь. — Я попросил Грегора просветить Никки Форсуассона насчет этой клеветы — насколько он сочтет возможным. Он отодвинул рамки несколько дальше, чем сделали бы мы с Катрионой.

Граф отложил книжку.

— Ты считаешь, он преступил границы секретности?

— На самом деле нет, — признал Майлз. — Любой враг, захвативший Никки для допроса, уже будет знать больше, чем мальчик. Они могут за десять минут допросить его под суперпентоталом — и все. Может, его даже потом отпустят. Или нет… Он представляет не больше опасности в плане разглашения государственной тайны, чем раньше. И рискует не больше и не меньше, чем Катриона. — Или я. — Конспирацию соблюдали и сами заговорщики. Так что дело не в этом.

— А в чем?

Майлз уперся локтями в колени и в мрачной задумчивости уставился на носки начищенных полусапог.

— Я думал, из-за кронпринца Зерга Грегор знает, как сообщить человеку, что его отец — преступник. И стоит ли сообщать вообще. Если, конечно, принца Зерга можно назвать преступником.

— Можно! — выдохнул граф. — Преступник, и к моменту гибели практически буйнопомешанный. — Адмирал Эйрел Форкосиган был свидетелем эскобарской катастрофы на высшем уровне, сообразил Майлз. Отец выпрямился и мрачно улыбнулся: — Меткий выстрел эскобарского крейсера — самая добрая улыбка фортуны в барраярской политике. Задним числом, впрочем, я сожалею, что мы плохо справились с задачей рассказать обо всем Грегору. Как я понимаю, он справился лучше?

— Полагаю, он справился… хорошо. В любом случае Никки не придется испытывать запоздалое потрясение. Конечно, по сравнению с Зергом Тьен всего-навсего дурак и ничтожество. Но видеть все это было тяжело. Не должен девятилетний мальчишка сталкиваться с такой мерзостью. Какое воздействие это может на него оказать?

— Ну… ему станет десять, — ответил граф. — Ты сделал то, что должен был сделать. Человек либо взрослеет, либо ломается. Ты должен верить, что он повзрослеет.

Майлз побарабанил пальцами по подлокотнику.

— Коварство Грегора меня порой поражает. Сообщив о взяточничестве Тьена, он автоматически перетащил Никки на нашу сторону. Отныне Никки тоже крепко заинтересован в том, чтобы поддерживать официальную версию и защищать репутацию своего па. Это, кстати, и привело меня к тебе. Грегор сказал — просит и требует, ни больше ни меньше! — чтобы ты прочитал мне лекцию на тему «Честь против репутации», которую когда-то прочел ему. Должно быть, она весьма запоминающаяся.

— Лекцию? — не понял граф. — Ах да! — Он коротко улыбнулся. — Значит, это осело у него в голове. Отлично! Иногда с молодыми людьми трудно сказать, вняли они твоим словам или нет.

Майлз поерзал, прикинув, не относится ли последнее замечание к нему. Точнее, в какой степени оно к нему относится.

— М-м-м?.. — промычал он.

— Я бы не стал называть это лекцией. Просто полезные различия, чтобы внести ясность. — Граф развел руки, изображая весы. — Репутация — это то, что о тебе знают другие. А честь — это то, что знаешь о себе ты сам.

— Хм.

— Трение возникает, когда они разнятся. В обстоятельствах смерти Форсуассона — как ты сам оцениваешь себя?

Как ему удается с одного выстрела вот так попадать в яблочко?

— Точно не знаю. Нечистые помыслы считаются?

— Нет, — отрезал граф. — Только сознательные действия.

— А как насчет неумелых действий?

— Серая зона. И не говори мне, что не бывал в этой сумеречной зоне прежде.