Гражданская война. Генеральная репетиция демократии

«Согласно их теории, перед переходом к социализму страна должна пройти длительный путь буржуазного парламентаризма и индустриализации, и лишь после того, как она экономически и политически сравняется со странами Запада, можно говорить о социализме. Молчаливо предполагалось, что все это время социалисты будут выполнять роль посредника между рабочим классом и буржуазией. Весьма удобная позиция, надо сказать… и весьма популярная. Так делали все приличные социал-демократические партии во всех приличных странах…

Войдя в правительство, меньшевики и эсеры попытались, в соответствии со своими принципами, "помирить" его с массами, установив нечто вроде "социального партнерства". Это привело к тому, что социалисты стали отклоняться вправо, все ближе смыкаясь с кадетами в одно правящее ядро. Массы они пытались тянуть за собой, однако те имели свой интерес в революции и дрейфовали влево, отчего буксирный трос между советской верхушкой и советскими массами все больше натягивался».

(Е. Прудникова, писатель)

Партия была еще более рыхлой, нежели эсеры. На одном фланге стоял убежденный эволюционист Г. В. Плеханов, на другом — будущий «демон революции» Л. Д. Троцкий.

…В первом составе Временного правительства левых было двое. После апрельского кризиса — уже шестеро. В Советах, а особенно в Петросовете и ВЦИК, эсеры и меньшевики тоже до поры до времени занимали командные высоты. Тем не менее, благодаря рыхлости партий, Советы и «временные» успешно и безостановочно бодались друг с другом.

И все бы хорошо, но чем дальше, тем более ощущался новый фактор — холодный ветерок с крайне левого фланга.

Глава 5 Противостояние

Откровенное нежелание Временного правительства решать насущные вопросы и половинчатая позиция Советов приводили к тому, что начинали расти радикальные настроения. На этом поле соревновались две силы — анархисты и большевики.

Мама анархия

При обсуждении событий 1917 года про анархистов вспоминают редко.

«Джон Рид, например, в своей эпохальной книге "Десять дней, которые потрясли мир", сумел попросту их не заметить. А все потому, что он, как нормальный американец, оперировал политическими партиями — а в российской реальности действовали не партии, а силы».

(Е. Прудникова)

Да и не только Джон Рид. Анархисты просто-напросто не влезают в привычную политологию. Дело в том, что они, являясь сторонниками неограниченной свободы, были не только противниками государства, но и принципиально отвергали партийную организацию и представляли из себя россыпь групп, которые объединялись по мере надобности.

В 1905–1907 годах анархистов было много, особенно на юге России. Они практиковали террор, причем куда более отмороженный, чем эсеровский. Впрочем, не только террор — будущий герой Гражданской войны Григорий Котовский мотался по просторам Бессарабии во главе отряда (или, если хотите, банды), работая местным Робин Гудом: немножко грабил и жег поместья, а добычей делился с крестьянами.

Во время «усмирения» анархисты, наплевательски относившиеся к конспирации, были практически полностью ликвидированы, оказавшись кто на виселице, кто на каторге. Но весной 1917 года движение вспыхнуло с новой силой и начало быстро набирать обороты. И это понятно. Основная идея анархистов проста как штопор — послать всю власть и всех буржуев куда подальше, а там разберемся. Идеи безвластия были очень популярны среди рабочих, но еще более — среди кронштадтских матросов.

Между прочим, анархизм имел под собой определенную почву. Русские рабочие традиционно организовывались в артели — и никакого начальства для этого им не требовалось. Вот многим романтикам и казалось, что так можно сделать и на более серьезном уровне.