Гражданская война. Миссия России

– Дак рано ишо, Николай Николаич! – молвил вестовой. – Да и татаре местныя народ ни военный, попрятались, поди, по сараям и саклям своим!

– Эх, Иваныч, знал бы ты, как они лет двести-триста назад воевали. Спасу от них России не было, – отвечал Туроверов, ибо это был он…

– И чо ты, вашбродь, потерял в энтом Бахчисарае. Бечь надоть. Красныя ужо-т на хвост наступають. А ты ж, поди, дай ему дворец поглядеть в последний раз! Да пропади он пропадом, еже ли за него пулю схлопочешь! – негромко ворчал вестовой.

– Не причитай, казак. Да коней не привязывай, веди в поводу. Того гляди – красные недалече, – отвечал Туроверов, проходя уже по площади и махнув рукой вестовому.

– Ну, хоть бы одна живая душа нашлась! Ни одного смотрителя, ни одного сторожа! Все разбежались. Благо татары сами не воруют и других за воровство сурово наказуют, – на ходу говорил подъесаул, проходя по площади направо.

Когда он, миновав здание Дивана, прошел во внутренний дворик, ему почудилось, что из одного окна в здании гарема его словно окликнул кто-то женским голосом и там – внутри, за окном – будто бы мелькнула чья-то тень. Николай остановился, присмотрелся, прислушался. Вокруг и в здании явно не было ни одной души.

Вестовой, матерно ругаясь себе под нос, следуя за офицером, послушно вел за собой коней. Кони тревожно фыркали и негромко ржали. Ведя лошадей прямо через постройку, казак следовал за Туроверовым. Успокаивая жеребцов, он поглаживал их по холкам, храпам, шептал на ухо какие-то слова. Но серебристо-серый конь подъесаула словно кожей чувствовал опасность и нервно бил кованным копытом о каменные плитки дворика.

– Поводи их, Иваныч. Пусть поглядят вокруг, успокоятся. Ну, ни души! Эй, кто-нибудь! – молвил громко Николай и подошел к «фонтану слез». Тут он вдруг осмотрелся, замолчал и остался один на один с памятником и своими мыслями. Он не стоял там и четверти часа. Но сколько печального, трагического было пережито им в те минуты прощания. Лишь спустя несколько лет оно, облеченное в форму, легло строками на бумагу и рассказало о том, что мыслил и что чувствовал поэт в запыленной, потрепанной офицерской шинели в те часы.

В огне все было и в дыму —
Мы уходили от погони.
Увы, не в пушкинском Крыму
Тогда скакали наши кони.
В дыму войны был этот край,
Спешил наш полк долиной Качи,
И покидал Бахчисарай
Последний мой разъезд казачий.
На юг, на юг. Всему конец.
В незабываемом волненье
Я посетил тогда дворец
В его печальном запустенье.
И увидал я ветхий зал, —
Мерцала тускло позолота, —
С трудом стихи я вспоминал,
В пустом дворце искал кого-то.
Нетерпеливо вестовой
Водил коней вокруг гарема, —
Когда и где мне голос твой
Опять почудится, Зарема?
Прощай, фонтан холодных слез, —
Мне сердце жгла слеза иная —
И роз тебе я не принес,
Тебя навеки покидая…

* * *

Остатки Русской армии и гражданское население – приблизительно 100 тысяч человек – в организованном порядке грузились на пароходы и корабли. Транспортные и военно-морские корабли Антанты прикрывали эвакуацию. Ни паники, ни драк, ни грабежей, ни мародерства. Только тихие, скупые слезы, негромкие крики и команды матросов и офицеров флота, и над всем этим бесконечное, великое молчание – кульминация первого Исхода России. И военные, и гражданские беспрепятственно рассаживались по шлюпкам, дисциплинированно стояли в очередях на причалах, чтобы сесть на корабли Черноморского флота и французской эскадры в Севастополе, Евпатории, Ялте, Феодосии, Керчи.

Эвакуация Русской армии из Крыма, намного более сложная, чем предшествующая ей за год Новороссийская, по мнению современников и историков, прошла успешно. Стройными колоннами подходили к причалам и всходили по трапам на пароходы поредевшие части дроздовцев во главе своих старших офицеров: генерала Туркула, полковников Невадовского, Новикова. Отдельные стрелковые роты негромко пели строевые песни, воодушевляя себя этим, пытаясь хоть как-то облегчить тяжкую разлуку с Родиной: