Гражданская война. Миссия России

– Думаю, сдержанность Гумилева не изменила бы его судьбы. Таганцевский процесс был для петербургской ЧК предлогом продемонстрировать перед Всероссийским ЧК свою самостоятельность и незаменимость. Как объяснил Дзержибашев, тогда стоял вопрос о централизации власти и права казней в руках коллегии ВЧК в Москве. Именно поэтому так и старался и спешил Якобсон.

– Неужели ситуация была безвыходной? – спросил с нескрываемым интересом Усачев.

– Кто знает? Притворись Николай Степанович человеком искусства, равнодушным к политике, замешанным в заговор случайно, может, быть престиж его имени – в те дни для большевиков еще не совсем пустой звук – перевесил бы обвинение? Может быть, в этом случае и доводы Горького, специально из-за Гумилева ездившего в Москву, убедили бы Ленина… – вздохнув, вопросом на вопрос отвечал Иванов, и глаза его потускнели.

– Давайте выпьем, друзья, за тех, кто остался жить, за тех, кто выжил в этой кровавой каше, – предложил Изгнанников.

Он налил водки. Они чокнулись, выпили. Закусили селедочкой с луком, солеными грибочками и черным хлебом. Затем приложились к растегаю.

– Да, господа, я пью за выживших. Но оставаться среди них здесь, в России, я уже не в состоянии, – продолжил разговор Иванов.

– Вы оставляете нас… Гм-м. Если так уедут все мало-мальски образованные и умные люди, то какими же будут, так сказать, наши духовные и культурные ориентиры? – с тоской спросил Изгнанников.

– Я думаю, что они и вообще Россия, пусть в будущем и освобожденная, в этом смысле «непоправимы», по крайней мере, очень надолго. А возможно, и навсегда. Почему бы и нет? «Не такие царства погибали», – сказал о России не кто-нибудь, а Победоносцев. И в наши дни звучит это убедительней и более «пророчески», чем «признанные пророчества» вроде Достоевского, – отвечал Иванов.

– Знаете ли, Георгий Владимирович, у меня любимая жена и уже двое детей. Надеюсь, будут и еще… А вы, как я понимаю, детей пока не имеете. Да и женаты ли? Как же я могу отказаться от достойного воспитания и образования детей, от будущего России? – с долей обиды в голосе заявил Кирилл.

– О вас, Кирилл Леонидович, о вашей семье речи нет. Я говорю в данном случае только о себе и своей точке зрения на происходящее. Кстати, я женился в прошлом году. Ну а вы и ваш шурин, как я вижу, уже успели устроиться на «теплом месте», простите за нелестное выражение, в Красной армии, судя по вашим командирским нашивкам. Ну и слава Богу! – оправдываясь, разъяснил Иванов.

– Вы неправы, Георгий, – переходя на шепот, произнес Кирилл. – И Петр, и я воевали за Белое дело до последней возможности. Воевали до тех пор, пока была хоть какая-то надежда, хоть какая-то доля здравого смысла.

– Что значит доля здравого смысла, что значит возможность в данном случае? – с долей удивления спросил Иванов.

– А то, что я уже морально не мог, не хотел стрелять и убивать русских людей в Гражданской братоубийственной бойне. И меня спасли, вразумили в той ситуации в ноябре девятнадцатого моя семья – жена и родившийся ребенок, – с жаром, полушепотом вещал хмельной Кирилл.

– А что касается меня, – вдруг вмешался в разговор пьяный Усачев, – то я вообще был взят в плен в марте двадцатого, когда меня и десятки тысяч таких же офицеров и солдат Добровольческой армии Деникин и его генералы бросили на произвол судьбы, оставили или просто отдали на расстрел комиссарам в порту Новороссийска. Там, видите ли, морского транспорта не хватило для эвакуации. А то, что был полный бардак и каждый спасался, как мог? А то, что тысячи толстосумов и буржуев заранее, предвидя конец Белого дела на юге России, погрузили свой товар, свое барахло, своих жен, чад, девочек-проституток и свои задницы на пароходы да и отчалили от берега на день-два, а то и на неделю-другую раньше общей эвакуации и оставили Россию навсегда? Они не ушли в Крым за Врангелем продолжать борьбу! Они ушли в эмиграцию, где в парижских и швейцарских банках у них хранятся кругленькие капиталы! Это-то как расценить? Благо, что нашлись среди большевиков умные головы. Они и объявили пленным Добрармии в порту Новороссийска, что те могут добровольно вступить в Красную армию и драться за Россию, пусть и социалистическую, но против польских интервентов…

– Кстати, ни я, ни мой шурин после этих событий более ни разу ни замарали руки в крови русских людей. А когда мы были в Добровольческой армии, то только этим и занимались… После перехода к красным мы оба были на польском фронте и делали все, чтобы отразить наступление поляков, чтобы защитить интересы Отечества. А Петр потом еще год воевал в Средней Азии против местных бандитов – басмачей, наводил там порядок, – добавил Кирилл.

– Ради Бога, простите, никак не хотел вас обидеть! – озадаченно произнес Иванов. – Поверьте, как только увидел вас обоих, узрел ваши звезды на фуражках, то грешным делом подумал, что вы из ЧК и хотите арестовать меня. А я уже билеты взял до Берлина через Варшаву… Завтра уезжаю. А тут вдруг такое. Слава Богу, вы – просто командиры Красной армии.