Гражданская война (октябрь 2008)

Имела место организованная медийная кампания, в которой принимали участие журналисты и политики. Целью медийной кампании было очернение следствия и прокуратуры, а также представление позитивного имиджа Антонины Мартыновой. Адресатом кампании являлись присяжные заседатели. Поскольку медийная кампания была организована непрофессионально и переросла в общественное движение поддержки Антонины Мартыновой, не удалось предотвратить изменение кампании. И вместо достижения двух конкретных целей получилась общая волна негодования с мессиджем «судят такую прекрасную девочку, судят рафинированную интеллигентку, судит провинциальное тупое быдло». Присяжные, подвергшиеся соответствующему давлению со стороны общественности, поступили в противовес агрессии.

Кирилл не согласился, изобразил изумление («Какая кампания?»). Инсайдерам, конечно лучше знать, но все-таки, на мой взгляд, не стоило бы переоценивать политтехнологическую составляющую новгородского дела. Журналисты, писавшие пламенные статьи и снимавшие пронзительные, на разрыв аорты телесюжеты в защиту Антонины Мартыновой, не были проплаченными мартыновскими либо фэповскими наймитами, они действовали по личной инициативе, по зову чистого сердца, в соответствии со своим чувством справедливости и честным желанием помочь (Кирилл на этой стадии был не заказчиком, но диспетчером информационных потоков). Точно так же благими намерениями руководствовались и бесчисленные блоггеры, выражавшие поддержку, подписывающие письма и за полтора года не уставшие подсчитывать миллиметры между прутьями лестницы, куда (якобы) выскочила быстрая, как ртуть, Алиса. Это была - без иронии - подлинная операция спасения матери и ребенка, парад добра и подвижничества. Вообще стихийное, общенародное начало кампании изначально превосходило всю режиссуру - новгородское дело предельно честно отзеркалило реальность российского массового правосознания.

Эта реальность удручающе грустна. Она стоит на двух уродливых данностях, очевидных, в общем-то, для каждого обывателя, но упорно игнорируемых властью.

Первая. Уровень доверия к милиции, прокуратуре, суду - уже не «запредельно низкий», а минусовый. Репутация этих структур столь угнетающа, что можно запустить практическую дезу - и она будет иметь успех. Если завтра где-то напишут, что некий следователь скуки ради отрезал у подследственной девственницы белы груди и накормил ими домашнего волкодава, найдется немало сограждан, которые поверят и без предъявления девы. И не в том дело, что люди доверчивые, легковоспламеняющиеся дураки (хотя дефицита дураков в отечестве не наблюдается), но, скорее, в личном опыте обывателя, свидетельствующем, что невозможное возможно, - это зона абсурда, бессмысленного и гибельного вздора. Если власть в ближайшее время не озаботится этим настроением, гражданские потрясения неизбежны.

И вторая: растущее, социальное напряжение, масштабы скрытой классовой неприязни. При этом агрессивной стороной выступает «интеллигенция», которая еще не может жить без «быдла», но уже верит, что без него можно жить. Когда сотни людей с высшим образованием, а то и с научными степенями, людей начитанных, повидавших мир, на голубом глазу уверяют, что в интеллигентных семьях не бывает детоубийств, потому что это антропологически невозможно, и с той же страстью уверяют, что «неинтеллигентные люди» по определению могут за просто так, из той же мифической неприязни к инаковости, отправить на казнь мать и дитя, - становится довольно-таки жутко. Эти умонастроения достаточно массовы и - глубоко закономерны, они естественное следствие полутора десятилетий легитимного социал-расистского дискурса.

… Решение по новгородскому делу отложено на неопределенный срок. Новая волна может вспыхнуть завтра, через год, через несколько лет. Но - сами ли обнаружатся Тоня и Алиса, найдут ли их, или не найдут; проживут ли они, две акварельные девочки, какую-то жизнь под чужими паспортами, пугаясь каждой тени; какая страшная - или напротив - правда выяснится лет через 15, когда Алиса найдет Егора и спросит: «Что же ты видел на самом деле?» (а почему-то думается, что эта встреча состоится) - все это сейчас, пока затихла перестрелка, не так уж важно.