Разгром заставил республиканцев покориться власти Церкви наряду с земными владыками. Франко был крайне щедр, возвращая Церкви ее былые привилегии и богатства, а также влияние на образование, – но в ответ ждал от духовенства, что оно будет играть роль правой руки государства. Отдав под контроль Церкви начальное образование, франкистский министр образования подверг чистке тысячи учителей и сотни университетских лекторов и профессоров, обвиненных в подверженности масонскому, еврейскому или марксистскому влиянию. Университеты были отданы под контроль Фаланги и церковных властей. Положения националистского движения стали руководящими во всех дисциплинах, от истории до архитектуры. Неуклонно осуществлялась цензура культурной жизни. Начало этому положил Закон о прессе 1938 года. Военные и церковные цензоры прочесывали библиотеки, уничтожая запрещенные труды.
Республиканцы, избежавшие ареста либо освобожденные из тюрем, наталкивались на суровые ограничения во всех сферах жизни. Многие не могли вернуться к прежним занятиям, приоритет повсеместно отдавался служившим прежде в националистической армии. Всегда существовал риск, что на вас донесет завистливый сосед или соперник. Людей приучали, что доносительство – их патриотический долг. Консьержи и сторожа превращались в политических шпионов, как при всякой диктатуре, священники переписывали тех, кто не ходил к мессе. Таких людей считали «шестой колонной», «мыслепреступниками», пусть за ними и не числилось конкретных предосудительных дел.
Все это еще больше затрудняло борьбу за выживание. Например, политически неблагонадежным нельзя было открыть собственный магазин. Из-за невозможности заработать на жизнь в родном городе многие подавались в большие города, где их никто не знал. Послевоенные годы были периодом страданий и умирания надежды на перемены. Режим Франко выглядел неуязвимым.
Глава 36. Беженцы и Вторая мировая война
450 тысяч республиканцев, перешедшие границу с Францией в феврале 1939 года, когда пала Каталония, были не первыми беженцами от гражданской войны[1037]
. Последней волной они тоже не стали. Еще 150 тысяч, которым посчастливилось бежать из средиземноморских портов в марте, при окончательном крушении республики, добрались до французской колонии Тунис, где их интернировали в лагеря Гетта и Гафса около города Тунис, а также в лагеря близ Бизерты и Аргелии. Условия там были нечеловеческими: французские колониальные власти не приветствовали наплыв «красных». Среди пленных был Сиприано Мера, бывший каменщик, ставший командиром IV корпуса, соратник Касадо при военном перевороте. Как многих других республиканцев, Меру после падения Франции в 1940 году передали националистской Испании, но приведение в действие его смертного приговора было отменено[1038].Беженцев, перешедших границу в феврале – марте 1939 года, поделили на две категории: в одну попали женщины, дети, старики и больные, в другую военные и мужчины призывного возраста. Первых, примерно 170 тысяч, отправили в лагеря Пратс-де-Мольо, Ла-Тур-де-Кароль, Ле-Булю, Бур-Мадам и Арль-сюр-Тек, а далее раскидали по 70 французским департаментам. Вторую группу интернировали в импровизированные лагеря, главным образом на морском берегу в Юго-Западной Франции.
Разгромленных республиканцев поместили на мокрые просоленные пляжи, не защищенные от ветра. Первый лагерь открылся в середине февраля в Аржелес-сюр-Мер. Это была болотистая местность, поделенная на прямоугольники площадью в гектар, обнесенная по периметру колючей проволокой и охраняемая сенегальскими войсками. Пленным не хватало воды, вплоть до того, что многие пытались пить морскую воду, ничего не было сделано для обеспечения людей возможностью мыться и справлять нужду. Кормили их скудно и плохо. Люди мучались от струпьев и вшей. 77 тысяч беженцев, плохо одетые, без всего, без денег и еды, строили укрытия для своих больных и раненых. Остальные зарывались в песок, прячась от ветра. Только через несколько недель им привезли цистерны с питьевой водой и доски для строительства туалетов.