Гражданская война в Испании (1936 – 1939)

Рохо же, никак не связанный с компартией, словно находился под ее покровительством. Он предлагал слишком замысловатые и трудноисполнимые планы операций, препятствовал созданию «бесполезных» по его мнению укрепленных поясов (ссылаясь на опыт гражданской войны в России и тем льстя советским офицерам!). Он закулисно боролся против интербригад, однако коммунисты и советские офицеры никогда не называли его «подозрительным» и не требовали снятия его с ключевого поста начальника генштаба.

Напротив. Коммунистические газеты (даже «Правда»!) создавали Рохо рекламу. И первым рекламную кампанию в свое время начал недоверчивый по природе советский коммунист Кольцов.

Тольятти позже писал: «Рохо всегда был загадкой. Но он умел с большим искусством культивировать отношения с компартией. Как ни странно, каждый раз перед какой-нибудь военной катастрофой Рохо делал шаг навстречу партии. Перед второй фазой Теруэля он заявил, что единственной партией, в которую он мог бы вступить, является коммунистическая. В 1938 году накануне фашистского наступления („весеннего сражения в Леванте“. — С.Д.) его сын просил дать ему партбилет, а сам Рохо обращался к Негрину за разрешением вступить в компартию (Негрин ему отказал). В то же самое время он покрывал самые подозрительные элементы из всей армии — полковников Муэдру и Гаррихо, дезорганизовал генштаб… Во время боев в Леванте влияние Рохо было направлено в неверную сторону (неправильное размещение резервов, излишние перегруппировки, ввод войск мелкими пачками). Рохо несет прямую ответственность за провал операций в Эстремадуре.

Его прокоммунистические заявления кажутся на таком фоне по меньшей мере странными».

С большинством выводов Тольятти приходится согласиться. Только по зрелом размышлении можно видеть, что странного тут мало, есть понятное и закономерное.

Тоталитарная партия, ориентированная на монополизацию власти, притягивает к себе больше карьеристов и подхалимов, чем любая другая. Рохо быстрее других понял, что такое компартия и как лучше подойти к коммунистам. Таланты Рохо состояли в усидчивости, притворстве и лести, умении обхаживать коммунистических функционеров и журналистов. Клебер считал его лицемером, Тольятти — подлецом (правда, задним числом). Тем не менее за два года он превратился из майора в генерала и занял второй по значению пост в иерархии республиканской армии.

Поучительна и карьера Сехисмундо Касадо. В противоположность принципиальным республиканцам Брандарису, Молеро, Нуньесу де Прадо, Сиснеросу он остался в республиканском лагере по стечению обстоятельств.

В отличие от хорошо образованного говоруна Рохо выходец из простонародья Касадо был неотесан и неуклюж. Он не читал лекций и не писал военно-исторических трудов. На его счету не числилось побед, зато были две крупные неудачи — у Брунете и под Сарагоссой. В Брунетском сражении он грубо нарушил дисциплину — после сердечного приступа самовольно оставил корпус и уехал в глубокий тыл.

Но Касадо установил хорошие связи сразу с двумя соперничавшими между собой политическими силами — сперва с ФАИ-НКТ, а затем с компартией. Этого хватило, чтобы болезненный и неудачливый командир, не пользовавшийся доверием солдат, из майора превратился в полковника и к 1939 году стал начальником штаба Армии Центра.

Эмиль Клебер в конце 1937 года писал: