Гражданская война в России: Записки белого партизана

После отъезда из Екатеринодара Деникин продолжал очень внимательно следить за работами Рады. Несколько раз он присылал мне письма, в которых указывал на то, что в Раде произносятся несоответствующие речи, подрывается престиж Добровольческой армии. В своих письмах Деникин подчеркивал, что считает меня виновником всего этого, так как я будто бы не принимаю мер против подобного рода агитации.

Когда 16 сентября я, проездом на Дон, был у него в Таганроге, Главнокомандующий прямо заявил:

— Считаю вас виновником происходящего на Кубани брожения и агитации.

Тогда я не придал этому особого значения, тем более что на Дону мне оказали самый теплый и радушный прием. Из обмена мнениями выяснилось, что между нами, кубанцами, и представителями донского казачества наблюдалась полная солидарность во взглядах на наши политические и военные задачи.

Тем не менее мое положение как человека, очутившегося между молотом и наковальней, делалось необычайно тягостным. Нарастали трения с Главным командованием, а параллельно с этим оппозиция в кубанской Раде становилась все более и более энергичной и переходила в наступление, объявив открытый поход против меня, своего атамана, и в то же время умалчивая о своих скрытых целях.

Вместе с той частью членов Рады, которая меня поддерживала, мы выработали план борьбы. Мы решили предоставить представителям оппозиции высказаться до логического конца и тем самым открыть свои карты.

Нам казалось, что это вопрос нескольких дней. Закусившие удила лидеры оппозиции совершали одну бестактность за другой. Когда донская депутация явилась в Раду просить хлеба для северных округов Донской области, то Иван Макаренко крикнул: «А, христарадничать приехали!» На одном из собраний в г. Новочеркасске Иван Макаренко заявил: «На Кубани нет ни одного порядочного генерала». Другой представитель левого крыла Рады на официальном обеде, обращаясь к донским генералам, сказал: «Вот если бы таких генералов да к нашим пластунам». Доморощенный кубанский дипломат не замечал, что своим тяжеловесным комплиментом он нанес оскорбление одновременно и донской пехоте, и кубанским генералам.

В довершение всех несчастий оппозиции удалось провести в председатели Кубанской Краевой Рады Ивана Макаренко — «кубанского бога бестактности». Повторяю, оппозиция лезла, что называется, на рожон и неминуемо должна была сломить себе шею.

Но, к сожалению, в Ставке в это время уже определенно говорили о необходимости принять самые решительные репрессивные меры против будирующей Рады и вожаков оппозиции. Из войсковых начальников сильно поддерживал эту мысль генерал Покровский, который доказывал Деникину и Романовскому, что он знает хорошо кубанских казаков и убежден, что путем репрессивных мероприятий можно легко установить на Кубани полный порядок и спокойствие.

Несмотря на всю остроту положения, приказ Деникина о предании военно-полевому суду членов парижской делегации Краевой Рады, заключивших договор о союзе с Горской республикой, явился для нас полной неожиданностью, тем более что лично я не знал ничего о таком договоре. Прежде чем отдать этот приказ, Деникин запросил меня, действительно ли такой договор был подписан представителями Кубани и были ли они на это уполномочены.

Я ответил, что на это они уполномочены не были, правительству о таком договоре ничего не известно, но что мною наводятся по поводу договора справки и обо всем этом я сообщу дополнительно.

Через несколько дней Деникин вторично запросил меня о том же. В своем ответе на запрос я указал, что такой договор был действительно заключен и что по объяснениям запрошенного мною председателя Зак. Рады, Султан-Шахим-Гирея, договор заключался на тот случай, если Россия не будет освобождена от большевиков и антибольшевистская Кубань предоставлена будет собственным силам.

Вслед за второй телеграммой мною был получен приказ о предании военно-полевому суду за измену России лиц, подписавших договор, то есть Быча, Савицкого, Наметокова и Кулабухова. Этот резкий, противоречивший нашей конституции и всем соглашениям с Главным командованием приказ был адресован не только мне, но и атаманам Дона и Терека.

В ответ на этот приказ мною и правительством была послана Деникину телеграмма с протестом против такого распоряжения. В копии телеграмма сообщена донскому и терскому атаманам.

В телеграмме говорилось о том, что мы относимся к этому акту Деникина с осуждением. По поводу договора мы принимаем свои меры. Что же касается вмешательства в это дело со стороны Главнокомандующего, то такого рода выступление вызовет среди казаков естественное недовольство Главным командованием.

Когда я сообщил о посылке телеграммы Раде, то последняя всецело присоединилась к этому протесту. Вместе с тем я рекомендовал членам Рады немедленно же приступить к обсуждению вопроса о подписавших договор членах Рады, а также послал к Деникину делегацию с целью добиться отмены отданного приказа.

К сожалению, Рада не последовала моему совету и продолжала заниматься очередными делами.