Гражданская война в России: Записки белого партизана

Было уже совсем темно, лошади, шлепая по колено в грязи, неуверенно и пугливо шли вперед. Шрапнельные разрывы время от времени освещали нам путь, и мы подъехали к штабу; там была уже целая толпа всадников и пеших. Никто ничего не знал, все жались к стенам и деревьям, укрываясь от шальных, свистящих кругом пуль. Кто-то сказал, что Покровский нашел квартиру и приглашает всех нас на ночлег. Мы отправились в указанном направлении и действительно нашли Покровского, который расположился в казачьей хате и пил чай.^{42} Выяснилось, что местные большевики, воспользовавшись темнотой ночи, открыли стрельбу на улицах и дворах и создали панику.^{43}

Переночевав в Ново-Дмитриевской, мы на рассвете вернулись в Калужскую.

Через два дня после подписания договора кубанцы, по предложению генерала Корнилова, переехали в станицу Ново-Дмитриевскую, чтобы вместе двигаться в станицу Георгие-Афипскую, а потом на Екатеринодар. Но для этого нужно было сначала выгнать большевиков из Григорьевской слободы, находившейся у нас в тылу, а затем взять станицу Георгие-Афипскую, занятую противником, поддерживаемым артиллерией бронепоездов, стоящих на разъезде Энем.

Несколько дней шла подготовка к наступлению. Атаман, правительство и Рада пассивно ожидали развития дальнейших событий. Отношение штаба армии к нам было индифферентное. Только однажды, часов в И утра, я увидел генерала, который в дубленке и сером барашковом треухе пробирался по колено в грязи под заборами казачьих домов. Одной рукой он придерживался за забор, другой опирался на толстую палку. Это был генерал Корнилов, который шел ко мне отдать визит. Я вышел ему навстречу и ввел в свою хату. Корнилов, как всегда, был прост в обращении и легко завязывал беседу. Охотно говорил о походе своем из Ростова, о своих планах на будущее. Говорил, что поход и постоянные опасности его утомили, что он скучает по семье, что по взятии Екатеринодара он передаст его казакам, а сам будет отдыхать, поедет к семье. Но через минуту лицо его озарилось и он уже говорил: «Если бы у меня теперь было 10 тысяч бойцов, я бы пошел на Москву».

Я ему сказал, что после взятия Екатеринодара у него их будет трижды десять тысяч. Он задумчиво смотрел вдаль. Я внимательно всматривался в этого человека с мелкими чертами лица, с маленькими руками и монгольскими глазами. Это был особенный человек — впечатление от него было особенное, незабываемое.

Я радовался, что судьба наша в его руках, и верил ему. Я никак не мог думать, что ровно через десять дней я увижу его мертвым.

Корнилов посетил также Быча и Рябовола. Сведение об этом последнем обстоятельстве облетело всех кубанцев и было предметом самого оживленного обсуждения. Исполнение элементарной вежливости Корниловым сначала удивило казаков, а потом привело их в восхищение.

«Сразу видно большого человека, он стоит выше мелочных счетов, — толковали казаки. — Корнилов — казак и казаков не даст в обиду».

Вниманием к представителям кубанцев Корнилов купил сердца казаков. Как мало казаки вообще избалованы вниманием со стороны предержащих властей и как они реагируют на всякую к ним ласку, свидетельствует следующий случай.

В мае месяце 1918 г., когда Быч был в Новочеркасске, как-то к нему в номер гостиницы зашел генерал Сергей Леонидович Марков и, застав там несколько членов правительства, вступил с ними в беседу и около часа оживленно толковал на разные темы. Все знали, что генерал Марков очень не жаловал кубанской Рады и на походе по ее адресу отпускал разные крылатые словечки. Но теперь радяне совершенно забыли его прегрешения и говорили: «Вот человек, который, когда нужно, умеет быть солдатом, а когда потребуется, то держится профессором».

Быч, передавая мне свое впечатление о Маркове, говорил: «Вот бы нам такого походного атамана».

Когда казакам во времена Деникинского правления начинало казаться, что Деникин благоволит к казакам, то поднимался сейчас же вопрос, не предложить ли ему пост атамана всех казачьих войск.

В июне 1919 г. перед совещанием с Деникиным все казачьи атаманы (Дона, Кубани, Терека и Астрахани) серьезно говорили о том, что если бы круги и Рада постановили, а Деникин согласился стать во главе всех казачьих войск, то этим подводился бы правовой фундамент власти Добровольческого главного командования и прекратились бы разговоры о «захватническом» ее происхождении.