Роберт Ли, военный инженер по специальности, конечно, знал эту нехитрую истину не хуже своих офицеров. Однако выпрямление Подковы, т. е. закладка новой линии траншей требовала, во-первых, дополнительного труда и без того уставших солдат-южан, а во-вторых, времени, которого на войне всегда не хватает. Ли слишком дорого ценил как то, так и другое, и решил оставить все, так есть. В конце концов Подкова была занята 2-м корпусом Юэлла, солдаты которого считались питомцами и наследниками Джексона Каменная Стена, и, как любил говаривать этот генерал, они иногда могли и не взять позиции неприятеля, но уступить врагу свои — никогда. Поэтому Ли ограничился лишь тем, что приказал поставить [378] внутри Подковы несколько артиллерийских батарей, до известной степени компенсировав уязвимость этого пункта, Улисс Грант сначала не знал всех слабостей обороны южан. Даже тщательная рекогносцировка местности не всегда позволяла с большой точностью определить основные очертания неприятельской линии, а учитывая то, что штабная [379] работа в Потомакской армии всегда велась из рук вон плохо, с уверенностью можно сказать, что такая рекогносцировка и не проводилась. В результате за плохую организацию пришлось расплачиваться простому солдату: чтобы нащупать уязвимые места в линии траншей Северовирджинской армии, Грант решил 10 мая предпринять несколько пробных атак, естественно, сопряженных с большими жертвами.
Первым разведку боем было поручено провести генералу Хенкоку и его солдатам. Еще вечером 9 мая он с тремя дивизиями своего корпуса двинулся на крайнюю правую оконечность линии северян, собираясь попытать счастья на левом крыле противника. Но южане заметили перемещение крупных масс неприятельской пехоты, и генерал Ли направил ей наперерез дивизию Хита из корпуса Хилла. Утром 10 мая в районе 9.30 она неожиданно атаковала дивизию Френсиса Берлоу и в ходе короткого боя сильно ее потрепала, захватив даже одно орудие. Несмотря на это, атака корпуса Хенкока все же состоялась. В 11 часов утра три его дивизии бросились в атаку на левый фланг конфедератов, где их ждала всего одна дивизия Филдса. Но меткость стрельбы южан и сила их укреплений были таковы, что и ее одной оказалось достаточно для отражения натиска втрое превосходящих сил врага. После короткого боя они ретировались, не добившись успеха и оставив на подступах к траншеям несколько сот убитых и раненых.
Новая атака, предпринятая чуть позже, около 3 часов пополудни, также оказалась безрезультатной. Северяне, атаковавшие на этот раз левое крыло 1-го корпуса ближе центру, преуспели только в том, что доставили своим врагам дополнительное снаряжение и оружие. После того, как атакующие части в замешательстве отступили, конфедераты вылезли из своих укреплений и подобрали винтовки и патронные сумки убитых янки.
И только третья попытка найти критическую точку в позиции южан увенчалась частичным успехом. В тот день северяне почти одержали победу благодаря талантам пехотного полковника по фамилии Аптон.
В 1864 году Эмори Аптон был одним из самых юных офицеров Потомакской армии: ему едва исполнилось 24 года. [380] В 1856 году он поступил в Вест-Пойнт, где отличился блестящими знаниями и научным складом ума. Вскоре после начала гражданской войны Антон закончил академию восьмым в своем выпуске и поступил на службу в артиллерию. Впрочем, как и многие другие офицеры этого элитного рода войск, он вскоре был с повышением переведен в пехоту и возглавил 121-й Нью-йоркский полк. Знания и научное мышление и здесь помогли ему завоевать авторитет у подчиненных и начальства. К 1864 году Аптон уже был командиром 2-й бригады 1-й дивизии 6-го армейского корпуса, хотя по-прежнему оставался в чине полковника.
Стремительный карьерный рост совсем не вскружил голову юному бригадиру, что, принимая во внимание его воспитание, было невозможно. Аптон родился в Огайо в протестантской семье и вырос на традиционных пуританско-аболюционистских ценностях. С юных лет он тщательно заботился о своем нравственном и физическом здоровье и даже отказывался спать на подушках, опасаясь, что от этого его плечи станут круглыми и покатыми.
К войне, или, вернее, к тому, как она ведется, Аптон относился весьма критично. Особенно он был недоволен федеральным генералитетом, который, по его словам, командовал лучшими войсками в мире, но совершенно не умел с ними обращаться. «Я никогда не слышал, чтобы наши генералы пробормотали хотя бы одно подбадривающее слово до или после сражения, — писал Аптон. — Я никогда не видел, чтобы они объезжали линии и говорили каждому полку, что он удерживает важную позицию и что от него ждут, что он будет стоять до последнего. Я никогда не слышал от них призывов, в которых говорилось бы о любви каждого солдата к своему знамени или о патриотизме. Мне также не приходилось видеть, чтобы генерал благодарил свои войска после боя за проявленную ими доблесть».