Однако если Мак-Дауэл полагал, что этим назначением он обязан своему командиру и старому другу Уинфилду Скотту, теперь главнокомандующему всеми вооруженными силами Союза, то он ошибался. Скотт, по-видимому, не одобрял столь стремительного карьерного роста своего питомца, и на этой почве их отношения несколько испортились. Недовольство старого генерала разделяли и многие другие офицеры армии США, может быть, не без оснований считавшие, что они не меньше Мак-Дауэла заслужили право возглавить победоносные легионы Союза.
В глубине души Мак-Дауэл не мог не признавать, что он и впрямь не самый подходящий кандидат на эту должность. До сих пор ему ни разу не приходилось командовать даже ротой. Он был штабным офицером, спокойным, уравновешенным, хладнокровным, но начисто лишенным воображения и творческой жилки. Мак-Дауэл мало походил на настоящего боевого генерала, способного увлечь своих людей в атаку на укрепленную позицию врага.
Подчиненные, конечно, относились с уважением к его знаниям и интеллекту, но не могли не поражаться его странностям, а Мак-Дауэл был действительно странным человеком даже для Америки, где всегда полно чудаков. Например, он питал такое отвращение к горячительным напиткам, что не пил даже чая и кофе, и гордился этим. Он любил рассказывать, что как-то раз свалился с лошади и ударился так, что потерял сознание, и военный врач не смог разжать [132] его челюсти, чтобы влить ему в рот несколько капель виски. Зато Мак-Дауэл любил хорошо покушать. Чуть ли не каждый его обед превращался в настоящий праздник чревоугодия, и к своим 42 годам офицер уже обзавелся внушительным брюшком.
Одним словом, Мак-Дауэл не был ни военным гением, ни прирожденным вождем, что, однако, не помешало ему принять предложенный пост и деятельно взяться за работу. А поработать было над чем: армия, предложенная Мак-Дауэлу, пока еще не являлась армией в полном смысле этого слова. В основном она состояла из трехмесячных добровольцев, которые набирались из праздного городского населения Севера и поступали на военную службу, чтобы поискать там развлечений и острых ощущений. Немало было среди них и разного рода криминальных элементов, надевших военный мундир, чтобы избежать наказания за старые грехи. Из таких уголовников состояли целые полки, как, например, 6-й Нью-йоркский, о котором говорили, что туда невозможно попасть, не отсидев предварительно срок в тюрьме, или «Зуавы» Билли Уилсона: когда они, закончив формирование, выступили из Нью-Йорка, было замечено, что количество преступлений, совершаемых ежедневно в городе, сократилось вдвое.
Вдобавок ко всему эти рекруты не имели ни малейшего понятия о военной службе. Многие из них даже не умели обращаться со своими винтовками, не говоря уже о более сложных строевых маневрах. Мак-Дауэлу предстояло обучить эту толпу и придать ей хотя бы видимость военной организации. И дело было не только в индивидуальном обучении солдат. В конце концов при известном терпении строевому шагу и приемам обращения с оружием можно научить даже обезьяну.
Значительно сложнее было создание слаженного армейского механизма, обучение всей этой массы необстрелянных людей совместным действиям. Пехотная тактика 19-го века была сложной наукой и требовала от войск определенных навыков. В случае необходимости они должны были быстро и без суеты строиться в колонну, разворачиваться из колонны в боевую линию, снова сворачивать линию в колонну, словом, уметь совершать хитроумные строевые маневры, [133] предписанные тогдашней военной наукой. Чтобы обучить всему этому людей, впервые надевших военную форму, требовалось много времени, по крайней мере несколько месяцев, а то и больше.
Но именно этих нескольких месяцев у Мак-Дауэла и не было. Общественность Союза, а на демократическом Севере она нередко влияла не только на политические, но и на военные решения, требовала немедленно покончить с мятежным Югом. Редактор «Нью-Йорк Трибьюн», пылкий аболиционист Хорас Грили уже бросил свой знаменитый клич: «Вперед на Ричмонд!», который был тут же подхвачен решительно всеми патриотами Союза. Они были уверены, что победоносным войскам Севера понадобится нанести всего один удар, чтобы раздавить «гидру мятежа», и лишь немногие, очень немногие профессиональные военные, такие, как, например, Уильям Т. Шерман, утверждали, что война продлится долго и потребует многих жертв.