Гражданская война в США, 1861–1865 (Развитие военного искусства и военной техники)

Этот замысел был во всех подробностях изложен корпусным командирам в ночь перед сражением. Они собрались у походного костра — единственного костра, разложенного в ту ночь в лагере конфедератов, чтобы обсудить детали предстоящей операции. Кроме Джонстона и Борегара, здесь были генерал-майор Харди, один из лучших боевых командиров Конфедерации на Западе, талантливый Бракстон Брэгг, которому предстояло через несколько месяцев занять место Джонстона во главе Миссисипской армии, профессиональный политик Брекенридж, ставший после войны вице-президентом США, и генерал Леонидас Полк, который, несмотря на свое военное образование, избрал мирное поприще евангельского [189] священника и к началу гражданской войны уже был епископом. Он и теперь, заняв пост командира корпуса, носил поверх шитого золотом генеральского мундира скромное одеяние служителя божьего и время от времени читал проповеди и совершал церковные таинства.

К сожалению, история не сохранила для нас содержание их беседы. Известно только, что она продолжалась несколько часов, и достоянием гласности стали слова Борегара, сказавшего на прощание одну из своих крылатых фраз: «Джентльмены, завтра мы будем спать во вражеском лагере».

Солдаты и офицеры Миссисипской армии, которым в целях маскировки не разрешали разводить огонь, с завистью смотрели на своих командиров, гревшихся у яркого костра. Ночи стояли еще довольно холодными и сырыми, не говоря уже о том, что конфедераты были лишены возможности приготовить себе горячий ужин. Однако от имени командующего им был обещан обильный завтрак и настоящий кофе за счет гостеприимства северян, и, затянув пояса потуже, они устроились на ночлег. Вскоре вся армия, кроме часовых, окружавших их бивак плотным кольцом, погрузилась в глубокий сон.

В ту ночь безмятежным сном спали в своих палатках и северяне, которые не подозревали, что они находятся на пороховой бочке с горящим фитилем. Приготовления южан не прошли для них совсем незаметно. Некоторые признаки близости неприятеля были налицо, но на свою беду федералы не приняли их всерьез. Еще в пятницу 4 апреля их небольшая разведывательная партия, состоявшая из 5-го Огайского кавалерийского полка и нескольких рот 70-го Огайского полка, наткнулась на авангард неприятельской армии и после короткой перестрелки, стоившей ей нескольких раненых, захватила дюжину пленных.

Но командиры северян не обратили на этот эпизод должного внимания, приняв вражеский авангард за рекогносцировочный отряд. Даже Шерман оценивал ситуацию весьма легкомысленно и на военном совете 5 апреля, т. е. за день до битвы, убеждал своих бригадных и полковых командиров, Что они находятся в полной безопасности. Его доводы возымели действие, и большинство офицеров дивизии вернулось [190] к себе вполне успокоенными. Лишь некоторые из них скорее интуитивно, чем разумом, ощущали опасность. Ночь с 5-го на 6-е апреля была для них бессонной, и они провели ее, составляя тревожные письма родным и друзьям.

Меж тем большинство рядовых и командиров Теннессийской армии не чувствовали приближающейся бури и спали как убитые. «В полночь, — вспоминал полковник Де Хасс, — выйдя из своей палатки, стоявшей в тени этой тихой церкви (Шайло), я прислушивался к малейшему шуму, предвещавшему надвигающуюся бурю. Но кругом царила тишина, нарушаемая лишь размеренной поступью часовых и нежным шепотом ночного ветерка. Ни единого звука не доносилось из дальнего леса. Лагерные костры освещали зеленую стену зарослей мрачным светом; в лагере мятежников не было слышно ни барабанного боя, ни сигналов горна, поскольку строгим приказом им было предписано соблюдать полную тишину».

Воскресный день б апреля выдался на редкость теплым и солнечным даже для ранней теннессийской весны. «Это было самое прелестное утро, — писал рядовой 10-го Индианского полка Линдер Стилуэл. — Оно действительно походило на воскресное утро в родной деревне. Ребята разбрелись по лагерю, натирая до блеска стволы своих ружей и вычищая свою обувь, мундиры и штаны». Вдруг в лесу, к востоку от лагеря дивизии Прентиса, где располагалась редкая цепь федеральных пикетов, раздались звуки пальбы. Сначала на них не обратили внимания, решив, что неопытные солдаты проверяют сухость пороха, разряжая винтовки — обычная практика в молодых федеральных войсках. Однако пальба все усиливалась, и многие офицеры, все еще не подозревая действительного положения дел, отправили на линию аванпостов посыльных. Вскоре те вернулись бегом с бледными лицами и вытаращенными глазами. «В лесу полно джонни, — сообщили они, — больше, чем испанских колючек в углу изгороди».

Прентис приказал трубить тревогу и строиться для отражения атаки, но было уже поздно. Его солдаты не успели схватиться за оружие, а многие офицеры вылезти из своих теплых постелей, когда густая линия пехоты конфедератов вышла прямо к их незащищенному лагерю. [192]