Greatest Hits

В Чечне, в отдаленном районе,
Где стычкам не видно конца,
Служили в одном батальоне
Два друга, два храбрых бойца.

Один был седой, лысоватый,

Видавший и небо, и ад.
Его уважали ребята,
Он был в батальоне комбат.

Другой лет на двадцать моложе,

Красив был, как юный Амур,
Любимцем солдат был он тоже,
Певун, озорник, балагур.

Однажды пошли на заданье

Весной, когда горы в цвету,
Отряд получил приказанье —
Соседнюю взять высоту.

Вот пуля врага пролетела,

Послышался стон среди скал,
И рухнуло мертвое тело —
То младший товарищ упал.

Десантники взяли высотку,

Чечены на юг отошли,
И снайпершу в белых колготках
Бойцы на КП привели.

Была она стройной блондинкой,

На спину спускалась коса,
Блестели, как звонкие льдинки,
Ее голубые глаза.

Комбат посмотрел и заплакал,

И нам он в слезах рассказал:
«Когда-то студентом филфака
Я в Юрмале все отдыхал.

Ах, годы мои молодые,

Как много воды утекло.
И девушка с именем Вия
Ночами стучалась в стекло.

Был счастия месяц короткий,

Как сладко о нем вспоминать.
В таких же вот белых колготках
Валил я ее на кровать.

Неловким, влюбленным студентом

Я был с ней застенчив и тих.
Она с прибалтийским акцентом
Стонала в объятьях моих.

Ты думала – я не узнаю?

Ты помнишь, что я обещал?
Так здравствуй, моя дорогая,
И сразу, наверно, прощай!

Тебя ожидает могила

Вдали от родимой земли.
Смотри же, что ты натворила!»
И мертвого ей принесли.

Латышка взглянула украдкой

На свежепредставленный труп,
И дрогнула тонкая складка
Ее яркокрашенных губ.

Она словно мел побелела,

Осунулась даже с лица.
«Ты сам заварил это дело,
Так правду узнай до конца.

Свершилася наша разлука,

Истек установленный срок,
И, как полагается, в муках
На свет появился сынок.

Его я любила, растила,

Не есть приходилось, не спать.
Потом он уехал в Россию
И бросил родимую мать.

Рассталась с единственным сыном,

Осталась в душе пустота,
И мстила я русским мужчинам,
Стреляя им в низ живота.

И вот, среди множества прочих,

А их уже более ста,
И ты, ненаглядный сыночек,
Застрелен мной в низ живота».

В слезах батальон ее слушал,

Такой был кошмарный момент,
И резал солдатские уши
Гнусавый латвийский акцент.

Но не было слез у комбата,

Лишь мускул ходил на скуле.
Махнул он рукой, и ребята
Распяли ее на столе.

С плеча свой «калашников» скинул,

Склонился над низким столом
И нежные бедра раздвинул
Он ей вороненым стволом.

«За русских парней получай-ка,

За сына, который был мой…»
И девушка вскрикнула чайкой
Над светлой балтийской волной.

И стон оборвался короткий,

И в комнате стало темно.
Расплылось на белых колготках
Кровавого цвета пятно.

А дальше, рукою солдата,

Не сдавшись злодейке судьбе,
Нажал он на спуск автомата
И выстрелил в сердце себе.

Лишь эхо откликнулось тупо

Среди седоглавых вершин,
Лежат в камуфляже два трупа
И в белых колготках один.

И в братской, солдатской могиле

На горной холодной заре
Мы их поутру схоронили
В российской, кавказской земле.

Торжественно сосредоточась,

Без лишних, бессмысленных слов,
Отдали последнюю почесть
Из вскинутых в небо стволов.