Гребаная история

Другим впечатлением был грохот – или, скорее, окружающая меня плотная шумовая завеса, делающая все звуки не громче, а более пронзительными: крики, оклики, шум кабельных барабанов и колес, вязнущих в грязи, назойливые завывания сирен, потрескивание языков пламени, свист пара, потоки воды из брандспойтов… Посреди всего этого столпотворения я чувствовал себя до странности одиноким, будто разорвал экран в кинотеатре, чтобы войти в фильм.

Я огляделся кругом, надеясь увидеть своих мам. Торопливо пошарил всюду взглядом в поисках машины «Скорой помощи», носилок, золотистого пятна термозащитного одеяла.

Я рванулся вперед, и прямо мне в лицо, отключая зрительные нервы, ворвался другой пожар, красно-голубой, – от мигалок. Я зажмурился, как сова, с открытым ртом, и кто-то схватил меня, потащил назад, затем мне скрутили руки.

– На колени! – заорали за моей спиной. – На колени!

Я почувствовал, что меня заставляют опуститься на колени на размокшую землю, слышал, как мне зачитывают правило Миранды[64]. Одновременно с этим на моих запястьях защелкнулись металлические браслеты. Затем вмешался голос Крюгера:

– Да что вы творите? С ума, что ли, посходили? Снимите эти чертовы наручники! – Он схватил меня за плечо и бережно поставил на ноги. – Генри! Господи, да откуда ты?

– Из… из моря, – ответил я, понимая, как глупо это звучит. Будто я какая-то долбаная морская нимфа.

– Что?

– Я прятался на Сидар-Айленд, шеф… Я… стащил «Зодиак»… Я… я увидел пожар…

Шериф с крайне измученным видом посмотрел на меня; он пытался понять или же подыскивал слова. Я опередил его.

– Мои мамы… где они?

По его взгляду я все понял.

– Генри… передать не могу, как мне жаль…

– Что случилось? – закричал я.

Стоя здесь, я ощущал жар от углей, находящихся в десятке метров отсюда. Скоро больше ничего не останется. Шериф жестом указал на огонь. Повсюду порхали хлопья черного пепла и мелкие искорки. Воздух был наполнен едкой вонью.

И тогда я уже сам упал на колени.

Я поднял глаза к небу – к потолку туч, под которым танцевали стаи искр, разносимые ветром, похожие на множество светляков.

Я изо всех сил желал покоя,

сна,

смерти…

Мои мысли были невообразимым хаосом.

Мой мозг был словно охвачен огнем.

Я провыл:

– У МЕНЯ БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕТ! БОЛЬШЕ НИКОГО! Я ВСЕ ПОТЕРЯЛ! ВСЕ ОНИ МЕРТВЫ, СЛЫШИТЕ?

Думаю, в то мгновение мир для меня перевернулся.

После этого я свалился без сознания.

* * *

В Лос-Анджелесе, когда такси наконец доставило его, Ноа посмотрел на белый дом под красной крышей, стоящий там, где Николс-Кэньон-роуд делает крутой поворот. На обочине шоссе он увидел круговое зеркало для машин, которые спускаются с высоты Малхолланд-драйв. Дом нависал над улицей, спрятавшись за деревьями, на вершине пандуса для машин: среди скалистых холмов, овражков и зарослей, где наверняка водятся койоты, ящерицы и змеи.

Ворота были открыты. Не обнаружив звонка, Ноа взобрался по крутому пандусу до трех ступенек крыльца, справа от гаража.

Тип, открывший ему, был в джинсах и кое-как заправленной в них длинной рубашке. Ноа узнал человека с интернетовской фотографии: та же маленькая седоватая бородка и густые черные брови.

– Джереми Холлифилд?

– Кто его спрашивает? – спросил мужчина, бросив осторожный взгляд на дорожную сумку гостя.

Ноа продемонстрировал удостоверение частного детектива:

– Меня зовут Ноа Рейнольдс. Я оставил вам послание на автоответчике, мистер Холлифилд. Хотелось бы задать вам несколько вопросов относительно Центра репродукции в Санта-Монике.

Мужчина поморщился.

– Бывшего центра, – поправил он. – Обанкротился в две тысячи третьем году… Почему я должен отвечать на ваши вопросы?

– Потому что я приехал из Сиэтла, чтобы их задать.

– Ты в Лос-Анджелесе, приятель, здесь не открывают дверь первому встречному, – возразил Холлифилд.

– Ну, тогда потому, что мой клиент богат, а вы по уши в долгах, и если информация его заинтересует, для вас это может оказаться хорошей возможностью, – ответил Ноа.

Джереми М. Холлифилд посмотрел на протянутую детективом визитную карточку. Он сидел в красном кресле с позолоченными ножками, которое вполне могло принадлежать Барбре Стрейзанд или какому-нибудь рэперу. В гостиной, как заметил Ноа, преобладал золотой цвет, кисточки, барокко и мужская обнаженка.

– Центр репродукции в Санта-Монике, – задумчиво произнес Холлифилд, – мой самый лучший проект…

Он покачал тапкой, висящей на пальце голой ноги. Пятнадцать лет назад, согласно информации, обнаруженной Ноа в Интернете, Холлифилд создал банк спермы: судя по всему, с целью обогатиться, а не для того, чтобы принести пользу обществу. Особенно учитывая его постоянные – и такие же бесплодные – попытки сколотить состояние.

– Что же пошло не так? – спросил Ноа.

Ответ его не особенно интересовал, но ему хотелось расположить собеседника к откровенности. Но лицо Холлифилда вдруг сделалось жестким.

– Мы подверглись нападкам из-за… э-э… проблем медицинского характера у младенца. Эта, скажем так, э-э… проблема… возникла по вине одного из доноров, понимаете? Хотя он прошел все возможные тесты…