Гребень Клеопатры

— Для меня ты — самое нормальное в этом безумном мире. Мне кажется, я…

Стелла обняла его за шею, заставив замолчать. Фредерик вдохнул свежий аромат ее волос и понял, что сейчас снова заплачет. Он поднял ее на руки и подумал: она легкая как перышко и хрупкая как стекло, а стекло — дитя песка и огня.

Он легко перенес Стеллу через порог и закрыл дверь. Взглядом спросил куда, и она кивком указала на дверь в конце коридора. Фредерик отнес ее туда и распахнул дверь ударом ноги. Стелла спрятала лицо у него на груди и прерывисто дышала. Светлая комната. Синяя постель. Серое покрывало. Ракушки на окне.

Он осторожно опустил свою ношу на постель. Стелла была в той же белой блузке и синих джинсах, что и в день их первой встречи.

— Присядь со мной рядом, Фредерик. Позволь мне почувствовать себя здоровой и нормальной.

— Я уже сказал, для меня ты — нормальная, Стелла.

— Но я не могу сделать все, что хотела бы сделать в этот момент.

Фредерик снова поцеловал ее и начал осторожно расстегивать пуговки на блузке. Он поцеловал ее в шею. Руки Стеллы потянулись к его рубашке. Он осторожно снял с нее блузку и сорочку, чтобы ничто не мешало им чувствовать друг друга. Потом стянул джинсы и погладил ноги, неподвижно лежащие на покрывале. Она тоже могла бы быть статуей. Но не как мама. Совсем не как мама. Фредерик лег рядом со Стеллой и заметил, что она плачет. Он тоже начал плакать. Слезы лились ручьем. Руки легкие, как бабочки. Его ноги на ее ногах.

— Фредерик, ты помнишь, что я сказала? Я могу иметь детей.

— Я хочу, чтобы у нас были дети.

Ее аромат. Он готов был вдыхать его всю жизнь. Ее волосы — как тонкое покрывало. Теплые руки. Мягкий смех. Вся она — как солнечная полянка в лесу. Мягкий мох. Его тело, вернувшееся к жизни. Красивое в ее карих глазах. Море и бесконечность. Черное и белое. Ее губы на его щеке. Его глаза над лесами и лугами. Лихорадочные фантазии на пути к горизонту, чтобы никогда не вернуться. Мечты, завернутые в шерстяной плед. Травяные настои. Движение тел, подобное колыханию высокой травы в поле. Солнце, выглядывающее из-за туч в дождливый день. Крики и тишина. Грех и прощение. Обещание никогда не разлучаться.

Он не знал, сколько времени они пролежали рядом. Знал только, что в ее объятиях ему не холодно. Пальцы Стеллы обвели контуры его губ. Она прижалась к нему. Зарылась лицом в его волосы. Улыбнулась.

— Шведские дети знают сказку о Хайди?

— Я знаю. Хайди пришлось жить у своего бедного дедушки на хуторе в Альпах. Мне всегда было ее жалко. Она была такой свободной…

— А помнишь, в этой книге была другая девочка, по имени Клара? Она жила в красивом старом доме с очень обеспеченными родителями. Каждое утро к завтраку у них был свежий хлеб. Br"otchen, как мы говорим. У нее были длинные светлые волосы, как у меня. И она тоже сидела в инвалидном кресле, как я. Правда, в конце книги она снова смогла ходить. Так ведь всегда происходит в сказках. Я завидовала ей в детстве. Она мне очень нравилась. Странно, да? Завидовать больной девочке? Словно я уже тогда знала, что со мной случится. Но теперь я ей больше не завидую. У нее не было того, кто мог бы подхватить ее на руки, раздеть и сделать самой счастливой женщиной на свете.

— Может, она тоже нашла свое счастье? За пределами книги, разумеется.

— Мне почему-то так не кажется.

— Ты выйдешь за меня замуж?

Стелла улыбнулась.

— Говоря о Кларе…

— Говоря о тебе.

— Фредерик, ты не обязан на мне жениться. Я никогда не смогу ходить. Того, что сейчас между нами произошло… мне достаточно.

— А мне нет.

Он спрятал лицо, чтобы не видеть «нет» в ее глазах. Погладил по животу, бедрам. Нарисовал узор на левой ноге. Ее ноги были покрыты легким белым пушком. Как одуванчики, подумал он.

— Не торопись, Фредерик. Не ради меня, а ради себя.

— Мне не нужно время.

— А мне нужно. Если я правильно помню, Хайди прятала хлеб, чтобы отдать дедушке. У него были больные зубы. Но когда пришло время возвращаться домой, хлеб стал черствым, как камень. Такое случается, когда чего-то очень сильно хочешь. Дай мне немного времени, Фредерик. Чтобы продлить эти мгновения, которые кажутся мне раем.

— Раем?

— Да, мне кажется, что я стою на самой вершине огромной горы. Наверное, это звучит банально, но именно так я себя и чувствую. Потрясающее ощущение.

— Тогда я могу подождать.

Фредерик сказал правду. Он может подождать. И все остальное тоже может подождать. Например, разговор со Стеллой об Эсбьёрне Алениусе и о задании, которое он получил от Михаэля. Неужели все в этом мире — иллюзия? Как гребень Клеопатры, например. Нет, он не хотел думать об этом сейчас. И не хотел рассказывать Стелле. О том, что произошло в последнее время. О разговоре с Михаэлем.

— Ты могла бы уехать из Швеции? Вернуться на родину, в Германию?

— Почему ты спрашиваешь?