Гребень Клеопатры

Дэвиду идея понравилась, что случалось редко. Он забывал о логике и думал только о чувствах, и Мари подчас требовалось немало усилий, чтобы успокоить его и найти компромисс. Безумно влюбленная, она была готова на все. Они арендовали помещение и спустя пару месяцев открыли ресторан «Русалка». Дэвид сказал, что назвал заведение в честь нее — скандинавской русалки, вышедшей на ирландский берег. Подавали там любимые Дэвидом рыбные блюда: например, мидии с шафраном и кориандром, а еще пироги со сливами.

Мари снова посмотрела на скульптуру. Обвела взглядом контуры, посмотрела вниз, где стояла урна — тоже работы Дэвида. И в этот момент ощутила его присутствие.

Дэвид присел на диван и закрыл ей руками глаза. Мари испугалась, но потом услышала его смех и тоже рассмеялась. Он убрал руки, и она повернулась к нему. Спутанные волосы, веснушки пылают на бледном лице.

— Извини, я не мог прийти раньше, — сказал он, запуская пальцы в ее волосы.

Мари зажмурилась и прошептала:

— Это неважно, главное — ты здесь, — и зарылась в его объятия.

Дэвид спросил, как прошел день, и она наконец смогла рассказать ему о необычной просьбе Эльсы. Он выслушал ее внимательно.

— Что ты скажешь, Дэвид? Можем ли мы убить человека?

Он недоуменно посмотрел на нее.

— Уже то, что ты спрашиваешь меня об этом, означает «да». Люди редко спрашивают, хорошо это или плохо — убить человека, Мари. Они просто делают это.

— Знаю, Дэвид, ты всегда так говорил. Но я не уверена, что способна на это. Да, мое детство было не из легких, хотя бывает и хуже. У меня все-таки была еда, одежда, крыша над головой и немного любви по воскресеньям. Я выросла с жестоким отцом, слабой матерью, одаренным братом и неординарной сестрой. Потом я встретила тебя и была счастлива. Я всегда считала себя порядочным человеком. Я люблю своих друзей. Выполняю свой долг перед обществом. Неужели я смогу участвовать в отравлении пожилого человека?

— Ты же знаешь, что он не оставит Эльсу в покое. Насилие — это как наркотик. А если его подавлять, оно неизбежно вырвется наружу. Это напоминает мне рыбные консервы, которые вы в Швеции так любите, — с тухлой селедкой. Жадность, злоба… у всех есть эти чувства. Мы подавляем их, закатываем в консервные банки… Но стоит откупорить такую банку, как содержимое начнет портиться, издавая ужасную вонь. Ты хочешь помочь старой женщине избавиться от страданий?

— Я ненавижу селедку, Дэвид. Мне нравятся твои мидии. И твоя жареная рыба с картошкой.

— Мне кажется, ты живешь в каком-то другом мире, Мари.

— Я живу в твоем мире, Дэвид.

Он обнял ее, и она вздрогнула.

— Если ты живешь в моем мире, Мари, то ты спасена. Здесь все возможно. Ты не забыла, что я рассказывал тебе о полетах?

Она попыталась вырваться из его объятий, но он только крепче сжимал ее плечи. Мари опустила взгляд на его руки, и внезапно ей вспомнился Юхан, ее бывший начальник с руками-змеями, и галлюцинации, кончившиеся тем, что она вонзила ножницы ему в руку. Она посмотрела на Дэвида.

— Нет, не забыла. Я никогда не забуду того, что ты рассказал мне, Дэвид.

Глава восьмая

Анна сидела с Фандитой на кухне и пила пиво. Она собиралась поразмыслить о проблемах Эльсы, даже подумывала сходить к Карлстенам под предлогом, что ей не хватает яиц для пирога, чтобы осмотреть дом изнутри. Но планы резко поменялись. Стоило Анне достать бутылку вина, как в дверь позвонили. Открыв, она с удивлением увидела на крыльце свою дочь Фандиту. Они давно не виделись, и Анна даже испугалась, не случилось ли чего, но по равнодушному выражению лица дочери поняла — ее опасения беспочвенны. Анна сообразила, что держит в руках открытую бутылку вина, и смутилась.

— Фандита, ты? Какой сюрприз! Входи же! Я как раз собиралась… выпить. Составишь мне компанию, если захочешь, конечно. У меня…

— Я уже поела. А ты пей. Мне следовало позвонить, но я случайно оказалась поблизости и решила зайти. Ты одна?

Фандита взяла вешалку и аккуратно повесила пальто. Анна обрадовалась этой передышке и тому, что дочь не видит ее лица. Она всегда чувствовали, что они с Фандитой — чужие друг другу, и это причиняло ей боль. Анна давно заметила, что дочь старается как можно меньше походить на нее.

Когда Фандита была еще совсем маленькой девочкой, Анне нравилось смешивать краски и малевать всякие каракули, а малышка сердито морщила лоб и убирала за ними обеими. Когда Анна пекла пироги, дочка отказывалась облизывать ложку, потому что ей не нравилось сырое тесто. Анна с наслаждением купалась в море голышом, а Фандита переодевалась под полотенцем и кричала, чтобы мама прикрылась. Анна просто не знала, что с ней делать. Фандита не выносила нежностей, уклонялась от «противных» поцелуев и объятий матери. Наконец до Анны дошло: ее дочь выше всего ценит самоконтроль и пристойное поведение — качества, которыми сама Анна не обладала.