Гребень Маты Хари

Ну не мог никто с моей работы так художественно ему все наврать! А сам он вряд ли такое придумал бы, Игореша – человек без воображения, уж это я точно знаю, за два года его изучила.

Привиделось спьяну? Но опять-таки, я хорошо его изучила и не раз видела выпившим. И точно знаю, что, когда Игореша сильно переберет, он становится тихим и сонным, ему все до лампочки, лишь бы улечься где-нибудь в уголке и поспать. А тут такое учинил, стало быть, не сильно был пьян.

И вот теперь я вспоминаю, что Игореша себя все время накручивал, подгонял, чтобы скандал получился громкий. Для чего? Я ему надоела и он хотел выгнать меня из дома? Так сказал бы прямо, я и пошла бы себе. Квартира – его, мы не женаты, детей, слава богу, нет, так какие проблемы? Не стала бы я за него цепляться, еще не хватало! Честно говоря, небольшая радость мой Игореша. Теперь уж точно не мой, что-что, а это я твердо знаю. Сто лет бы его не видеть, но как бы выцарапать свои вещи… Хотя не удивлюсь, если этот урод все изрезал и изорвал. Нет, по нему точно психушка плачет!

На этой мысли я неожиданно заснула, просто отключилась, и все, как в омут провалилась.

Сто семьдесят пять, сто семьдесят шесть, сто семьдесят семь, сто семьдесят восемь… еще четыреста тридцать шагов – и она дойдет до школы…

Греша старалась не смотреть налево, туда, где был дом старой Нелле. Можно смотреть на нарядный дом булочника Ван Даллена, в окнах которого выставлены румяные крендели́ и забавные пряничные человечки, можно смотреть на скучную аптеку господина Мюллера, но мимо дома старухи Нелле она старалась пройти как можно быстрее, опустив глаза в землю.

Сто семьдесят девять, сто восемьдесят, сто восемьдесят один, сто восемьдесят два…

Папочка сказал, что она достаточно взрослая, что она может одна ходить в школу. Греша хочет доказать папочке, что он прав, что она взрослая, но этот дом, мимо которого ей приходится проходить, внушает ей безотчетный страх. Да, собственно, не сам дом, а окно, закрытое тюлевой занавеской.

Потому что эта занавеска едва заметно шевелится, когда Греша проходит мимо, и девочке мерещится за этой занавеской лицо страшной старухи…

Дети в их городке рассказывают друг другу страшные истории про этот дом и его обитательницу. Понизив голос почти до шепота, они говорят о маленьком Виллеме ван Мильхе, который из любопытства зашел в этот дом, и больше никто никогда его не видел. И о дочке мукомола Аньет Герст, которая только заговорила со старой Нелле и тут же лишилась дара речи. С тех пор Аньет только мычит и объясняется жестами, которые почти никто не понимает…

Сто восемьдесят три, сто восемьдесят четыре, сто восемьдесят пять…

Краем глаза Греша заметила слева какое-то движение и не выдержала, взглянула туда.

Занавеска на окне шевельнулась и приподнялась. За этой занавеской Греша увидела чудесную золотую карусель.

По кругу бежали красивые маленькие лошадки и собаки, крошечные человечки и олени с развесистыми рогами, зайцы и незнакомые девочке удивительные существа.

Карусель звала, манила Грешу.

А там, позади карусели, она заметила темный выпуклый глаз и прячущееся в тени лицо…

Девочка собрала все свои силы, отвернулась от окна и сделала еще один шаг.

Сто восемьдесят шесть…

Но это оказалось сильнее ее.

Она снова взглянула на окно, и золотое сияние наполнило ее душу.

А за каруселью Греша увидела старую Нелле. Старуха смотрела на нее и манила желтым скрюченным пальцем…

Сто восемьдесят семь…

Нет, она не могла устоять.

Греша повернулась, огляделась по сторонам и поднялась на высокое крыльцо.

– Заходи, милая! – раздался из глубины комнаты негромкий голос, скрипучий, как дверца буфета у них в доме. – Заходи, золотко. Ты смелая девочка.

В комнате было почти совсем темно. После яркого дневного света Греша вначале практически ничего не видела – только удивительную золотую карусель, которая светилась в полутьме чудесным волшебным сиянием. Но потом глаза ее понемногу привыкли, и она разглядела массивный черный шкаф, который занимал едва не половину комнаты, и круглый стол, накрытый плюшевой скатертью в красивых узорах, и резную шкатулку на этом столе.

А перед столом она увидела глубокое кресло с резной деревянной спинкой, и в этом кресле – маленькую худую старушку, похожую на ручную обезьянку, которую Греша видела на ярмарке, куда отец возил ее прошлым летом.

Старую Нелле.

Старушка держала в руке трубку с длинным резным чубуком, от которой исходил сладковатый ароматный дым. Старушка глядела на Грешу и улыбалась. Она вовсе не была такой страшной, как говорили другие дети на их улице.

– Ты не только храбрая девочка, ты еще и красивая.

Греша удивленно взглянула на старуху.