Инструменты, использованные Агриппой, были довольно четко обозначены уже Аристотелем, в известной главе Второй Аналитики (I, 3). В этой главе Аристотель рассматривает трудности, возникающие при отождествлении рационального знания с демонстративным ("доказывающим") знанием. Если знать что-либо можно, только доказав это исходя из предшествующих посылок, то доказательство этих посылок и посылок, на которых основываются они сами, ведет в бесконечность: чтобы знать одну-единственную вещь, требовалось бы знать бесчисленное множество вещей. Поскольку это невозможно, такая позиция порождает скептицизм. Другая позиция состоит в том, чтобы спасти тождество рационального и демонстративного знания, допуская умозаключения по кругу: регрессия возвращается к своему началу, так что все ее элементы - одновременно и доказывающие, и доказываемые. Аристотель признает порочность бесконечной регрессии и сам разъясняет порочность доказательства по кругу. Выход из тупика он ищет в разделении рационального знания и знания демонстративного: существуют первые начала, неопосредствованные и недоказуемые, знание которых принадлежит не к демонстративному типу, а к иному, сочетающему в себе результаты индукции и умозрения, - впрочем, комментаторы далеки от согласия относительно способа их сочетания. Как бы то ни было, этих замечаний достаточно, чтобы мы увидели, за счет чего Аристотель избегает скептицизма. А именно, он допускает, что начала доказательства могут быть постулированы отнюдь не произвольно, благодаря операциям, хотя и не демонстративным, но все же рационально оправданным. Итак, главное в блокирующем устройстве, разработанном Агриппой (возможно, читавшим этот текст Аристотеля), - четвертый троп, характеризующий как неизбежно произвольные предположения то, что, по мнению Аристотеля, можно охарактеризовать как начала, более известные, чем следствия, которые они позволяют доказать.
Таким образом, "Аристотель, не ведая того, был прадедом самого жизнеспособного детища из всех, когда-либо произведенных на свет скептицизмом" (Barnes, 1990, р. 122). Удивительный парадокс: философ, смерть которого отмечает начало эпохи эллинизма, философ, служивший для скептиков образцом мыслителя-догматика (
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ТРАДИЦИИ ПЛАТОНИЗМА И АРИСТОТЕЛИЗМА
1. ПЛАТОНИЗМ
Вплоть до конца V в. Афины продолжали оставаться самым могущественным из греческих городов. В Восточном Средиземноморье они создали не имеющую себе равных морскую державу, противостоящую грозной силе Персии, которую Афинам удалось победить в мидийских войнах. Благодаря Делосскому союзу Афины сохранили и даже расширили свое влияние, позволившее им стать центром литературной, художественной и философский жизни греческого мира.
Политическому преобладанию Афин положило конец сокрушительное поражение в Пелопоннесской войне в 404 г. Победа македонского царя Филиппа II при Херонее в 388 г. и образование эллинистических монархий еще более ослабили политическое могущество афинского государства. Однако Афины сохранили определенное первенство в культуре, особенно в философии, несмотря на то что при монархиях Птолемеев и Атталидов развивались новые культурные центры, такие как Александрия и Пергам. В течение II в. до P. X. римляне постепенно установили свое господство в Греции. Последним независимым решением Афин стал переход на сторону Митридата против Рима: осажденный Суллой, город пал после осады в 87-86 гг.
С тех пор Афины остались лишь университетским городом, привлекавшим желающих получить основательные знания или быть посвященными в элевсинские мистерии. Римская знать, а затем и императоры приезжали сюда. В 59 г. до P. X. Цицерон, защищая в римском суде Луция Флакка, воспел Афины такими словами: место, "откуда произошли цивилизация, наука, религия, земледелие, право и законы, чтобы распространиться по всей земле; город столь прекрасный, что, по преданию, боги оспаривали между собой покровительство ему; город настолько древний, что, как говорят, из себя самого породил своих жителей [...]; город, репутация которого такова, что слава Греции, почти совсем уничтоженная и угасшая, поддерживается одной лишь его славой". Отдавая должное риторической напыщенности приведенного отрывка, следует тем не менее признать, что Афины остались мощным центром притяжения, коль скоро сам Цицерон изучал здесь философию в 79-77 гг.