Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

От дифирамба оставался один шаг к драме. Предводи­тель хора был противопоставлен хору как актер, и таким об­разом сделалось возможным представление, которое, конеч­но, соответствовало характеру сатиров, составлявших хор. Эта так называемая сатирическая драма возникла в городах, расположенных на Истме, — прежде всего в Сикионе, кото­рый с древних времен был одним из главных мест поклоне­ния Дионису; здесь около конца VI столетия жил первый великий представитель ее, Пратин из Флиунта.

Преобразование этих фарсов в серьезную драму про­изошло в Аттике и приписывается сказанием Феспису из округа Икарии, где также процветал культ Диониса. Первые пьесы такого рода он исполнил, по преданию, при Писистрате, в 534 г., на учрежденном незадолго до того празднестве Больших Дионисий в Афинах. Сюжеты заимствовались из героических сказаний, на которые народ смотрел как на ис­торию; в этом смысле Эсхил и назвал свои пьесы крохами со стола Гомера. Несколько позже, под впечатлением потря­сающих событий Персидских войн, была сделана попытка выводить на сцену также случаи из современной истории, — впервые, вероятно, Фринихом в его „Падении Милета"; од­нако этот ложный прием вскоре был оставлен. Хор, конечно, перестал теперь маскироваться сатирами; удержалось только название — песнь козлов, трагедия. Лирические партии компонировались большею частью по образцу Стесихора, а текст писался тем самым смешанным из эпического и до­рийского наречий языком, которым со времени Стесихора пользовалась вся хоровая лирика; напротив, диалог писался трохеическими тетраметрами и ямбическими триметрами, которые впервые ввел в употребление Архилох, и на родном аттическом языке. Но вначале центр тяжести пьесы лежал всецело в песнях и танцах хора, наряду с которыми дейст­вию уделялось лишь незначительное место, так как хору противопоставлялся только один актер. Однако уже рано стали вводить и второго актера, благодаря чему сделался возможным диалог без участия хора; и уже Эсхил в своих последних пьесах выводил трех актеров — число, которое впоследствии осталось обязательным для греческой траге­дии. Поэтому хоровые партии все более и более уступали место диалогу и превратились, наконец, в музыкальные вставки, не имеющие прямого отношения к ходу действия. С течением времени стали также все шире пользоваться соло и дуэтами актеров; тем не менее античная трагедия никогда не решилась совершенно сбросить с себя узы хора.

Первый великий представитель трагедии — Эсхил (ок. 525—456 гг.) из аттического дема Элевсина. Он был совре­менником Персидских войн, и в его пьесах отражается ми­ровоззрение того поколения, которое сражалось при Мара­фоне и Саламине. У него все возвышенно и торжественно; поэт проводит перед нашими глазами существа из высшего мира; мы удивляемся им, но они слишком далеки от нас, чтобы мы могли принимать в их судьбе действительное уча­стие. Действие растянуто уже благодаря бесконечным хорам с их напыщенным и часто до непонятности вычурным пото­ком слов, которого не выносило уже ближайшее поколение. Поэтому Эсхил был принужден делить каждый из служив­ших ему сюжетами мифов на три пьесы (так называемая трилогия), которые давались одна за другой и заканчивались сатирической драмой. Но внимание публики не выносило такого большого напряжения, и хотя впоследствии обычай, по которому каждый поэт выступал сразу с тремя трагедия­ми и одной сатирической драмой, остался в силе, но у пре­емников Эсхила между этими пьесами не было никакой внутренней связи.

Второй великий трагик, Софокл (ок. 496—406 гг.), из предместья Колона, жил в эпоху Перикла, с которым он сам находился в близких отношениях. Он первый уделяет долж­ное место действию на счет хора; с неподражаемым искусст­вом он умеет завязать драматический узел и развязать его без натяжек. Его действующие лица уже не герои, а люди; но, по собственному выражению поэта, это не такие люди, какими они бывают в действительности, а какими они долж­ны быть, — совершенные образцы добродетели или совер­шенные злодеи, поскольку это допускало содержание мифа. Кто смотрел его пьесы, тот не имел надобности особенно напрягать свою мысль и возвращался домой с сознанием, что провел день с большим удовольствием. Таким образом, как поэт он приходился по душе и образованным, и необра­зованным людям; еще молодым человеком он вытеснил Эс­хила из расположения публики, и пока он был жив, никто не сумел затмить его. Но потомство было отчасти другого мне­ния — и с полным правом: как велик ни был Софокл, за ним следовал еще более великий поэт.