Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

Но успехи, достигнутые афинянами, все-таки были очень значительны; Конон был спасен, перевес Афин на мо­ре восстановлен. Правда, победа была куплена дорогою це­ной; погибло 25 триер почти со всем экипажем, и эти потери были тем более чувствительны, что экипаж на этот раз со­стоял не из наемных моряков, как бывало прежде, а боль­шею частью из афинских граждан. Скоро распространился слух, что моряки, удержавшиеся на обломках потерпевших крушение кораблей, могли бы быть спасены, если бы страте­ги не бросили их на произвол судьбы. Вследствие этого вое­начальники были отрешены от должности и вызваны в Афи­ны для объяснений. Они попытались свалить ответствен­ность на триерархов, которым они поручили спасение по­терпевших кораблекрушение, — между прочим, на Фрасибула и Ферамена; но этим они только ухудшили свое поло­жение, потому что теперь Ферамен и его товарищи ради соб­ственного спасения принуждены были выступить с обвине­нием против стратегов. Они без труда сумели доказать, что приказ о спасении потерпевших кораблекрушение был по­лучен ими лишь тогда, когда разыгравшаяся буря сделала невозможной какую бы то ни было попытку к спасению, и, таким образом, в свою очередь свалили ответственность с себя на стратегов. Озлобление народа против последних росло с каждым часом; решено было не передавать их дела суду, а рассмотреть его в самом Народном собрании. После двух бурных заседаний произнесен был приговор, против обыкновения — не о каждом обвиняемом в отдельности, а обо всех вместе; они были приговорены к смерти и конфи­скации имущества. Из восьми стратегов, командовавших флотом при Аргинусских островах, двое, Протомах и Аристоген, сознавая грозящую им опасность, не решились даже явиться на суд народный; остальные шесть были казнены. Это были: Перикл, сын великого Перикла и Аспасии, Фра­силл, один из вождей демократического восстания на Само­се, затем Диомедонт, Лисий, Эрасинид и Аристократ, — все убежденные демократы и заслуженные офицеры, которые после блестящей победы, только что спасшей владычество Афин, могли, конечно, рассчитывать на более мягкий приго­вор, даже если они действительно не сделали всего возмож­ного для спасения своих погибавших солдат. Так взглянул на дело Сократ, заседавший в рядах пританов во время роково­го голосования; к тому же убеждению скоро пришло и об­щественное мнение Афин. Осуждение полководцев возбуж­денной чернью психологически можно понять, а, следова­тельно, и простить; но оно остается позором для Афин или, вернее, для того государственного строя, при котором были возможны такие явления.

Политические мотивы, по-видимому, не играли никакой роли при осуждении полководцев. Но партия Алкивиада, конечно, не преминула воспользоваться гибелью стратегов, которые предыдущей весною лишили Алкивиада и его дру­зей их руководящего положения. В Афинах оживленно об­суждали вопрос о возвращении Алкивиада, и если эта агита­ция вследствие страха толпы перед тиранией оказалась без­успешной, то по крайней мере друг Алкивиада Адеймант попал в число новых стратегов, которые были избраны для замещения казненных полководцев. Избран был также Фе­рамен, но его избрание при поверке в гелиее признано не­действительным. Руководящее влияние в Афинах по-преж­нему принадлежало Клеофонту. Во главе флота стали Конон, Адеймант и Филокл; весною им в помощь избрали еще но­вых трех стратегов, Менандра и Тидея, которые уже раньше командовали в Сицилии, и Кефисодота, который теперь вы­ступает на сцену впервые. Полководцы должны были еже­дневно чередоваться во власти, благодаря чему, разумеется, исчезало всякое единство в командовании.

В Спарте аргинусская катастрофа должна была произве­сти еще более глубокое впечатление, чем некогда поражение при Кизике. Тогда пелопоннесцы потеряли только пустые корабли; теперь урон составлял 70 с лишком триер со всем экипажем — около 14 тыс. человек: еще ни одно сражение в течение этой войны не стоило даже приблизительно такого количества жертв. И особенно тяжело пострадала сама Спарта, потому что из выставленных ею десяти судов только одному удалось спастись. Между тем силы Афин казались неистощимыми, и конец войны — более далеким, чем когда-либо. Поэтому решено было снова предложить мир, — разу­меется, опять под единственно возможным условием сохра­нения status quo. Но теперь, после новой блестящей победы, Клеофонт был менее, чем когда-либо, склонен согласиться на мир, который восстановлял владения Афин не в полном объеме; по его настоянию предложения спартанцев были отвергнуты.