Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

Но что было совершенно невыносимо — это состояние судопроизводства. Греческая демократия держалась того основного положения, что всякий гражданин, достигнувший определенного возраста (в Афинах, да, вероятно, и повсюду, — 30 лет), способен быть присяжным. Но когда на судей­ской скамье сидели бедняки, опасность подкупа была осо­бенно велика, — не потому, что бедные были более доступ­ны подкупу, чем богатые, а потому, что их, разумеется, можно было купить за гораздо меньшую сумму. Чтобы пре­дупредить эту опасность, существовало только одно средст­во: составлять суды из сотен присяжных. Но такое большое число судей можно было систематически собирать только в том случае, если государство решалось вознаграждать их за потраченное время и труд (см. выше, т.1, с.372). Следствием такого порядка вещей, естественно, было то, что граждане беднейших классов стремились попасть в гелиею, потому что гораздо удобнее было получать плату за заседание в су­де, чем зарабатывать свое пропитание в поте лица. Но по мере того, как суды наполнялись простонародьем, зажиточ­ные люди все более уклонялись от участия в них; скудное вознаграждение не имело для них значения, а исход дела все-таки зависел от голосов пролетариев, составлявших большинство между присяжными. Притом, не особенно при­ятно было также просиживать по полдня среди смрадной толпы. Таким образом, народный суд постепенно сделался достоянием низших классов, и образовался тот пролетариат присяжных, который с такой несравненной живостью рисует нам комедия.

Теперь представим себе собрание из двухсот, пятисот, даже тысячи таких присяжных, призванное решать самые сложные вопросы политической, уголовной и гражданской юрисдикции. Самостоятельное, юридически обоснованное мнение можно было встретить у судей этого рода только в очень редких случаях; обыкновенно исход дела зависел от большей или меньшей ловкости обвинителя или защитника. Но и невежество судей не было еще наибольшим злом. Там, где дело шло только о гражданском иске и где исход процес­са лично для присяжных не имел значения, — т.е. в боль­шинстве случаев, — можно было ожидать, что они решат дело по своему крайнему разумению и добросовестно. Но что, если приходилось рассматривать процесс, затрагивав­ший самые основания общественной жизни государства, на­пример, обвинение против какого-нибудь выдающегося го­сударственного деятеля или полководца? Злоба дня, вероят­но, всегда будет влиять на исход политических процессов, пока на судейской скамье сидят люди; во сколько же раз сильнее должно было сказываться это зло в судилище, со­стоявшем из нескольких сот человек, в этом уменьшенном подобии Народного собрания, волнуемом теми же страстя­ми, что и последнее, где чувство ответственности притупля­лось кажущеюся маловажностью единичного голоса? Длин­ный ряд несправедливых решений, красной нитью проходя­щий через всю историю афинского народного суда от Перикла до Фокиона, ясно показывает, чего можно было ожи­дать от подобного трибунала.

Но и не в этом еще заключалось главное зло. Хрониче­ские финансовые кризисы в большинстве греческих демокра­тий, вызываемые в значительной степени именно тратами на пользу „обездоленного" класса, приводили к необходимости покрывать дефицит государственной кассы посредством конфискаций; а поводом для последних должны были слу­жить политические процессы. Со времени Пелопоннесской войны сделалось обычным явлением, что обвинитель предла­гал присяжным осудить обвиняемого для того, чтобы из кон­фискованного имущества можно было уплатить жалованье судьям, так как других средств для этого не существует. „Всем известно, — говорил в 400 г. один афинский оратор, — что пока в кассе есть достаточно денег, совет не нарушает закона; когда же государство находится в денежной нужде, тогда совет не может не пользоваться доносами, не конфи­сковать имущества граждан и не давать хода предложениям самых негодных ораторов".

Благодаря этим условиям широко развилась система ложных доносов, которая уже в последние десятилетия V ве­ка приняла в Афинах ужасающие размеры. Государство не принимало серьезных мер против этого зла. Ловкие адвокаты делали своей профессией вымогательство денег у богатых людей под угрозою судебного обвинения; а так как при то­гдашнем составе присяжных совершенно нельзя было пред­видеть исход какого-либо процесса, то этот прием в боль­шинстве случаев сопровождался желанным успехом. Тому, кто хотел предохранить себя от этой опасности, не остава­лось иного средства, как самому нанять доносчика, который затем и выбивал оружие из рук своих коллег.