Греческие церковные историки IV, V и VI вв.

Доселе мы говорили о главнейших письменных источниках церковной истории Евсевия и о том, как он пользовался ими при занятии своим делом. Нам следует указать еще на один важный источник сведений Евсевия, как историка — говорим о личном наблюдении Евсевия и изустных показаниях современников, так как, основываясь на личном наблюдении и изустных показаниях других, нашим историком написаны последние три книги его истории, повествующие о событиях, ему современных. Спрашивается: как высоко стоит Евсевий как историк — наблюдатель и как описатель событий ему современных? Предлагая себе этот вопрос, мы разумеем собственно VIIІ-ю книгу его истории, так как о девятой и десятой книге его истории нет побуждений входить в подробности: десятая книга состоит вся из различных документов и не возбуждает никаких вопросов, а девятая написана в надлежащем порядке и как целое не обращает на себя испытующего внимания исследователей. Не такова VIII-я книга истории Евсевия. Она имеет много особенностей, относительно которых критики Евеевия расходятся до противоположности. С особенною силой и решительностью подвергает критике VIII-ю книгу Евсевия (она заключает в себе описание 303–311 г.) Гунцикер, ученый исследователь эпохи Диоклитиана. Он находит, что эта книга написана историком запутанно и беспорядочно. Здесь, по его словам, Евсевий отступает от своего обычного метода — рассказывать историю в хронологическом порядке, а рассказывает её необычным для него образом. В этой книге, говорит исследователь, Евсевий группирует факты по их сродству, не придерживаясь хронологии. Какие бы старания ни употребили мы для того, чтобы восстановить картину гонений — все напрасно. Рассказ так запутан, что самый остроумный и опытный исследователь рискует впасть в ошибки и сделать заключения, о которых и не думал Евсевий. Вообще он находит, что VIII книга Евсевия никуда не годится[75]. Напротив, другой исследователь о Евсевии, прежде цитированный нами Эли, сравнивая те части сочинения Евсевия, которые им написаны в качестве историка прошедшего, с теми частями, которые исполнены им в качестве современника событий, отдает полное предпочтение второй половине труда Евсевия. Он говорит: «вторая половина истории Евсевия (здесь, конечно, нужно разуметь, главным образом, VIII и ІХ-ю книги) написана в большом порядке и в более совершенном виде. Здесь больше единства в композиции, больше оригинальности, последовательности, движения, и, следовательно, больше искусства изложения. Здесь, единственно, Евсевий является истинно историком»[76]. Кто же из числа этих критиков Евсевия правее в суждении о VIII книге рассматриваемого историка? Ни тот, ни другой. На защиту Евсевия против Гунцикера счел долгом выступить даже Бригер, который при других случаях является беспощадным критиком первого церковного историка[77]. Он находит, что Гунцикер несправедливо судит, считая VІІІ-ю книгу Евсевия запутанною и беспорядочною. Не к чему увеличивать, говорит он, список погрешностей Евсевия и без того не малый. Группирование материалов, замечает он, в VІІІ-й книге конечно нельзя назвать мастерским, но, во всяком случае, задача, какую поставил себе историк, совершенно понятна. Историк действительно не имеет в виду рассказывать историю гонения Диоклитиана и его преемников в хронологическом порядке, но он держится порядка, который делает ясным рассказ историка. VІІІ-я книга, по Бригеру, делится на две части, из которых каждая имеет свою тему, строго определенную и ясно обозначенную. В первой (гл. 2–13) Евсевий говорит о священной борьбе мучеников. Здесь он описывает историю борьбы (духовной) мучеников с гонителями, здесь представлены им картины из эпохи Диоклитианова преследования. Во второй (гл. 13–17) Евсевий изображает политические события oт начала гонения до прекращения его в 311 году. Эта часть, в свою очередь, делится на две небольшие половины: в одной из них он описывает историю политических отношений в течение 8-ми лет, а в другой — причины прекращения гонения при Галерии. Для доказательства своего взгляда на упорядоченность VІІІ-й книги Евсевия, автор делает некоторые весьма вероятные исправления в существующем тексте истории Евсевия, вследствие чего путаница, которую допускает Гунцикер, исчезает сама собой[78]. Бригер своими разъяснениями вообще хочет сказать, что мы не в праве требовать от Евсевия, как и от всякого другого писателя, чтобы он писал так, как мы того хотим (Гунцикер недоволен тем, что Евсевий излагает VIII книгу не в таком же хронологическом порядке, как предыдущие), но что следует оценивать достоинства и недостатки писателя, становясь на ту точку зрения, на какую становится последний. Рассматривая VIII книгу Евсевия с точки зрения его самого, мы можем находить её соответствующею тому плану, какой предначертал себе историк. Бригер достаточно оправдывает Евсевия. К тому, что сказано Бригером в оправдание Евсевия, со своей стороны мы должны прибавить еще следующее: одновременно с тем, как Евсевий писал свою VІII-ю книгу, он же составил другое сочинение, под заглавием: «о Палестинских мучениках» (Liber de martyribus Palestinae), описывавшее мучеников, пострадавших на родине Евсевия, в 303–310 годах. Сочинение это, по намерению автора, должно было служить дополнением и приложением к VІІІ-ой книге его церковной истории (в некоторых западных изданиях на этом месте оно и помещается). Труд Евсевия о Палестинских мучениках заслужил лестные похвалы со стороны Гунцикера. Он придает высокую цену этому сочинению, хвалит его за хронологическую точность, называет его «совершенно верным и ясным изображением гонения Диоклитианова», как оно происходило в Палестине, рекомендует держаться его, как масштаба при изучении известий о гонении Диоклитиана на пространстве всей империи[79]. Соглашаемся с этим отзывом. Но возникает неизбежный вопрос: каким образом один и тот же Евсевий в одно и то же время написал два сочинения (Церковную историю, поскольку она описывает эпоху Диоклитиана, и книгу о Палестинских мучениках), касающиеся одного и того же предмета, но столь различные, по суждению Гунцикера, по научному значению? Невозможно представить себе, как могло случиться, что Евсевий в одно и тоже время и почти на одну и ту же тему написал два сочинения: одно — никуда негодное, а другое — великолепное. Чувствуется, что здесь что-то не так… Написавший превосходное сочинение не мог о том же предмете написать в тоже время и ничтожное. Ясное дело, что в сочинении, которое признается негодным, по вине или не по вине автора, остается что-то просто непонятным для других… В таком именно положении очутился Гунцикер со своими взглядами на достоинства VIII-ой книги Евсевия и его же сочинение о Палестинских мучениках. Бригер достаточно показал, в чем ошибка Гунцикера, и на этом результате пока и можно успокоиться[80]. Как мы сказали выше, другой отзыв о второй половине церковной истории Евсевия — отзыв Эли, так же, как и мнение Гунцикера, нельзя считать верным. Эли отдает предпочтение второй половине истории Евсевия, и следовательно и VIII книге этой истории — пред первою половиной. Но суждение Эли не свободно от преувеличения. Совершенно верно, что здесь и, в особенности, в VIII книге Евсевий более осуществляет задачи историка, чем в предыдущих отделах своего труда; ибо здесь мысль историка господствует над историческим материалом и подчиняет его себе: историк пишет по материалам, а не ограничивается простой передачей их — достоинство, которое составляет необходимую принадлежность историка, умеющего надлежащим образом приняться за свое дело. Но, во всяком случае, принимая во внимание многие другие свойства, которые проявляет Евсевий при написании, главным образом, VIII книги, составленной им в качестве современника, — его, Евсевия, никак нельзя, согласно с Эли, назвать «истинно историком». Евсевий, как наблюдатель и как описатель современных ему событий имеет немало недостатков. Приведем некоторые примеры этих недостатков. Прежде всего заметим, что Евсевий не сумел как следует воспользоваться тем богатством материалов, которым он обладал в качестве наблюдателя и очевидца замечательнейшего из гонений. Евсевий, например, говорит, что он был в Египте и видел, что происходило здесь в гонение Диоклитиана, но его рассказы о виденном настолько изобилуют риторикой, что подобное же повествование мог легко составить и тот, кто не был очевидцем событий, а лишь слышал, что было гонение и были мученики в Египте (VIII, 8). Наблюдатель происшествий, очевидно, не мог должным образом разобраться в своих впечатлениях и передать их в живом рассказе. Далее, читатели истории Евсевия имеют основание полагать, что Евсевий знал гораздо больше о своем времени, о эпохе Диоклитиана, но что он далеко не все рассказал, вероятно опасаясь навлечь на себя укоры от современников за свою откровенность. Евсевий знал, например, о распрях и других неприглядных явлениях среди пастырей церкви; он знал образцы малодушного поведения этих же лиц во время гонения Диоклитианова, но обо всем этом историк умалчивает (VIII, 2). Между тем, от современника, пишущего историю своего времени, потомки вправе требовать, чтобы он описал все — светлое и темное, без лицеприятия и совершенно откровенно. Историк опустил из виду, что он пишет не для своего только времени, но и будущего. Евсевий не поделился с читателями всеми своими сведениями о современном ему христианском мире — и таким образом, не явил собой «истинно — историка», каким называет его Эли. Евсевий, рассказывая некоторые факты, не дает объяснения, как смотреть на эти факты и чем объясняются они (например, он рассказывает, как очевидец, что в Вифаиде множество христиан сами напрашивались на мучения и смерть: VIII, 9, чего не было в других странах, но не объясняет, почему такое явление встречалось в Вифаиде, и однако ж, будучи современником и очевидцем, он без труда мог бы добраться до причин явления). Но еще более значения имеет то, что Евсевий не умел или не постарался собрать достоверных сведений о тех событиях и тех лицах, какие он описывал, как современник. Знать что-нибудь для Евсевия — значило знать что нужно для историка. Это недостаток весьма важный. Евсевий не имея точных сведений, берется писать о западном императоре Максенции; но вместо живого изображения у него выходит бледная копия с восточного императора Максимина, которого хорошо знал Евсевий, по крайней мере по слухам (VIII, 14). Всем, занимающимся историей, хорошо известно, что между Максенцием и Максимином в действительности мало общего: отношения первого, например, к христианам совсем были не похожи на отношения Максимина к этим последним. Евсевий не собрал также точных сведений о гонении в Никомидии при самом Диоклитиане, и допустил неизвинительные ошибки, так, например, он утверждает, что Анфим, еп. Никомидийский пострадал в 303 году, в то время, когда Никомидия была резиденцией Диоклитиана (VIII, 6), но на самом деле смерть Анфима последовала чуть не через 10 лет спустя, после 303 года. Анфим скончался мученически в 311 или 312 году — при Максимине[81] и т. д. Эли преувеличивает достоинства Евсевия, как историка, описавшего свое время.