В доме Украины.
Пожаром вспыхнул океан.
Не дай страстям остынуть.
Кирилловцам в мольбе теперь
Молиться в тихой келье.
Шопеновски картавит трель
Под чистку – не безделье.
Картошки много на столе.
Но снится лишь лимонка.
Как с фигушкой бокал, во сне
Грудь показала только
Та бестия. Она кричит:
– Приди, приди, свобода!
А новый мир кто сотворит?
Какая мать народа?
Рыжка
Война – это злая тетка.
И разлука каждый бой.
Вот и конь мой очень кротко
Здесь прощается со мной.
Забирают Рыжку скоро.
Служить в армию уйдет.
У березы хотим с горя
Нашептаться с ним вперед.
Шею он склонил на руку,
Пышут ноздри в лицо мне.
Я не знаю больше муки
Разлучаться на войне.
– А ведь помнишь, конь мой, Рыжка,
Как гуляли на заре.
Голос издали мой слышал,
Через луг скакал ко мне.
Я с конем прощаться начал:
– Завтра будешь ты боец.
Рыжка грустный, будто плачет.
Как печален здесь конец!
Промелькнули боевые,
В городе промчались дни.
И обратно строевые
Идут конные одни.
Из отряда, вижу, вышел
Конь, пришел ко мне домой.
Я узнал: «Да это Рыжка!
Он вернулся. Он живой!
Командир мне улыбнулся:
– Неужель, конь этот твой?
– Рыжка, друг мой, сам вернулся!
– Так пусть будет конь с тобой!
Горькая песня Марьиной рощи.
Ленты висят на березе.
Трудно сказать, может быть, проще.
Только вздыхать в сладкой грезе.
Мне б пробежать босой по траве,
Марьина роща зовет.
Греза же сладкая только во сне
Горькую песню поет:
– Нет, не беги босой по траве.
Наш ты обычай уважь.
Босоньки ножки укрой ты в тепле.
Это одна твоя блажь.
Брось козырять в панаме в лесу.
Леса не видно за рощей.
Я ж корешок с муравьем пососу.
Что в дебрях может быть проще?
На Ладоге
По водам Ладоги святой
Плывем в рыбацком катере,
Как в люльке с нежной теплотой
Возле уснувшей матери.
Но слышно, как, вздымая грудь,
В волнах вздыхает Ладога.
И ветер начинает дуть.
И волны играть рады бы
С лихой скорлупкой-катерком
В брызгах, как в фонтане.
Мы в кубрике сидим тишком.
И дробью барабанной
Те волны бьются о корму.
Вот-вот перевернется
Наш катерок, пойдет ко дну.
А капитан смеется.
Веселый он, перекрестил
Себя и не боится.
Ведь кто по Ладоге поплыл,
Тем нужно помолиться,
Чтобы суровый Валаам
Всегда ждал осеянный,
Чтоб волны подступали к нам.
И были мы желанны.
Ах, ба
Ах, ба, была ты ветераном.
Ах, бы, ты знала даже бой.
Об этом в детстве слышал рано.
И было так тепло с тобой.
Но вот я вырос, и дороги
Так сильно развела судьба.
Твои же раны мои ноги
Уносят, за тобой я, ба.
Твоя уютная посуда
Сигналом стала огневым.
Цветок, в котором было чудо,
Вдруг превратился постовым.
И поле минное повсюду,
Куда ни глянь. Да что смотреть?
Твои глаза моими будут.
Под музыку и пулям петь.
Я слышу четкие отбои.
Задачу задала мне ты.
Я вечно догоняю строи.
В одном ведь воевала ты.
И шаль, что порохом пропахла,
Уж не покроет дней моих.
Судьба свернула планы махом.
И день за днем все лих и лих.
Новый ангел
Неужели, мы пропили ордена?
И фарфор разбили мы китайский,
И забыли мы героев имена,
И язык лишь понимаем краснобайский?
И не поняв, на чем держится крючок,
Оторвали с мясом ручку в службе.
К братьям дверь скрипела, как сверчок.
А теперь с петель сорвалась к стуже.
И скрипит, и плачет, как артист.
Эта музыка скорей для сумасшедших.
И за дверью, как авантюрист,
В глазок чертик смотрит, кости съевший.
Как за поездом, пропали вдалеке
Братья, пост свой держат на исходе.
На канун, поставленный в грехе,
Ангел новый вовсе не к угоде.
Миллионы душ хотят поймать
Того Нового, что странно окрыляет.
Его крылья, как ножи острят.
И Майдан опять стреляет.
Так зачем же вы, друзья,
Теплые порвали рукавицы.
И бежите почём зря.
Все туда же, где совсем не спится.
Кишмиш
На день победы баба Вера
К соседу-деду ходит в дом,
За стол садится и за делом
Все говорит о фронтовом.
О том, была как медсестрою,
Ходила в бой, как и бойцы.
Ценою было дорогою
От смерти раненых спасти.
– А на Урале только знали,
За месяц Гитлер был бы нами
Разбит, но Сталин приказал
Маневр другой, – дед ей сказал.
– Урал – совсем не вся Россия.
Героев разве поискать?
Вот бабу Веру жизнь спросила:
Боец, сестра, еще и мать.
– С тобой согласен, – дед довольный
Вино ей в рюмку наливал, —
И жен таких найдешь не больно.
Героев свет наш не видал.
Признанья баба Вера примет.
Кокетство женское в том лишь.
Вино из рюмки опрокинет
И скажет всем: «Вот был кишмиш!»
В рассказ свой краски добавляя,
В густое будто бы вино,
Все говорит, чуть задыхаясь:
– Был бой тогда, а не кино!
Когда снаряды разрывались
У наших ног и все в окоп
В сумятице скорей бросались,
Ладонью прикрывая лоб.
И тут же падали телами
Бойцы, простреляны насквозь.
Живых и мертвых разбирали.
Вот было месиво. И гроздь
Пуль вражьих задала кишмишу.
Оглохнуть. Будто град стучал.
Я под обстрелом даже слышу,
Где раненый боец стонал.
И будто времени не знали
Секунды, что свинцовый дождь,
Как долгий век бой проживали:
Патроны вынь, снаряд положь.
Я раненых тащить на спину.
Ползком к санчасти добралась.
А мимо бомбы, взрывы, мины.
Кишмиш такой совсем не сласть.
И как окончилось сраженье,