Свернула рукопись в кулак.
А в нем колечко затаил я
Наталье. Это добрый знак.
Я хоть за три девять земель был,
Боялся ночь и страшный мрак.
Я погибал, навек забытый.
Не будь и правнукам та жизнь.
Она была окном открытым
И светом без ненужных призм.
Их столько было между строчек,
Что пролегли рекой большой,
Забором длинным, как мосточек,
Законопачены свечой.
Не извернуться, не промчаться.
Отрезан путь, и нет ходьбы.
Одни послания встречаться
Мне на бумаге для любви.
Любовь навеки – вот Наталья
Вдали, как уточка плывет.
И приближаюсь я в батальях
Веков историй в переплет.
Символ
Как в ноты брошенные мысли,
Волна скатилась от скалы.
Так имя выточит отчизна.
И назовут его волы.
На амулете код заданный.
И не раскрыть его игрой.
Обмоет вихрь океанный
Пусть драгоценный камень твой.
Гласишь ты в космос «Мариконе!»
Святыни тонут пред тобой.
Поверья – что ложатся лона.
Их держишь ты своей рукой.
Пусть за скалою в легком бризе
Очерчен океан души.
Уснуть б навек в минимализме.
И ветер: Ши-ши-ши-иии…
Пушкин и Совесть
Пьеса в стихах в 1-м действии
Автор. Пушкин. Совесть.
Вдали туманная дубрава
Виднелась Пушкину в окно.
Гремела прежняя забава,
Как тучка. Тень ее темно
Легла над полем. Слабым светом
Поэту бросил луч стрелу.
В окно под шторкою с ответом
Вдруг ветер закрутил юлу.
Как пономарь, жужжала муха,
Как гвоздь пробитый с острия,
Вбивала в мысли смысл тухлый.
Бежать хотелось от себя.
Прижался к стенке Пушкин тенью,
И робко воздух он вдохнул.
И запульсировала вена.
И мысли хлынули. И гул
Вдруг прекратился, в облаках
Расселись судья. В лесу пир
И вакханалья на цветах,
Как кудри, закрутили мир.
– Что пресыщенье. Только Бесы.
На лбу стоит опасный штамп —
Эстамп ученья в этом кресле.
Я словом истину воздам.
И будет чистая дорога,
Сухая, где Иисус ступал.
И кисть, как конь, смывает много,
Он сухожилия сорвал.
А совокупность – что за новость?
История? Какой восторг?
Вдруг совесть:
– Я явилась, Совесть.
И запрещаю бранный торг.
Запрет. – Он был же изначально.
Разбита, как корыто, жизнь.
Рогами две свечи печально
Жизнь рассекли на эгоизм.
Я видел, тот раздел не к худу.
Художник нервно отчеркнет
Любовь, удел. Я не пробуду —
И в побежалости восход.
– Размашист стал твой почерк прозы, —
Мелькнул в окне совиный взгляд. —
Избавить может от курьезов
Литературный только лад.
– Неописуемое чудо!
То не виденье, не угар
Любви, которой служит пудель…
– Осточертело!.. Ах! Загар
Имеешь только жаркий.
Как будто солнечный удар,
На бал являешься ты маркий.
И золотом просыплет дар.
– Оценит кто? Кто выдаст плату?
– Жир нагоняет светский бес.
Я знаю, все вернет с возвратом
Неописуемый Дантес.
– Кто? Кто? Постой же, Совесть. Кто он?
Скажи, чего крылом махать.
– Угу! – сова сказала, – ворон
Не мог в истерике сказать.
Он душу рвал.
– Пророка
Искал я на века вперед.
И написал такие строки.
Миллиардеров в завидки берет.
– А ты к царю шел за прощеньем?
Спеши скорей!
– О, Боже упаси.
Еще же дама к сочиненью
Ушла богиней.
– И гласи
Теперь на небо!..
– Слышишь, Совесть?
В бумаге ведь прямой ответ.
– Чиновник умер!
– То не повесть.
– Так пахнет тухлой рыбой свет!
Расстрел охраною министра.
Желудки портят на балах.
Заставить б петушком артиста
Артачиться на сахарах.
И на французском старом
Уговорить своих врагов.
– Я знаю, что удел мой малый.
– Греби лопатами крестьянскую любовь!
– Я светский. Я же не такой!
– У Вонларларского шикарная карета!
Вот слава!
– Затменье! За крепкою стеной
Учителей читаю Ветхого Завета.
Тот камень не потрогать. Чары
Исходят. Чего змей злить?
– Так поболей, подумай-ка за чаем!
– Бальзам на сердце – некуда спешить.
И Совесть снова:
– Круглый стол
Объявлен. Будут в лоб вопросы.
– Я болен фобией, как вол.
И дамам шлю в корзинах розы.
Я видел сад – цвел парк измены.
И искажались лица в нем.
Кто наступил на ленту, пленным
Сдавался. И трубил «Подъем!»
Горнист у клумбы с горицветом.
И страшен был крутой завод.
Так нож глотал, вроде конфеты,
Китаец, словно кости кот.
Усадеб милая Россия,
Кого же снова в гости ждешь?
«Угу!» в углу кричит мне Филин.
– На уголь книги не прожжешь!
«Подари золотую коронку на карандаше…»
Подари золотую коронку на карандаше
Чтоб рисовать шедевры,
Чтоб штрих, повторенный за Фаберже,
Всем успокаивал бы нервы.
Чтоб кончик пальцев чувствовал огонь,
Который в самом сердце затаился,
И как огонь, поскачет время-конь,
Что на святом источнике напился.
В галерее А. Шилова
Пусть Апполон не станет забытым манекеном,
Тем более безножен и безрук.
Декор у Шилова имеет цену,
Что пало – возрастет, так и обратный круг.
Неисповедим ведь путь, что так ведет с опаской.
Уборы, Переделкино…. И тишина.
И на полотнах встал вопрос неясный.