Роберт Лейси пишет: «Рукописный журнал регистраций прослушиваний, который велся в Американской академии драматического искусства, содержит запись о том, что Грейс Патриция Келли впервые предстала перед Эмилем Э. Дистелем 20 августа 1947 года. Вес ее равнялся 126 фунтам, а рост без каблуков — пяти футам и шести с половиной дюймам. По цвету волос она была охарактеризована как «блондинка», ее пропорции как «хорошие», а национальность — «американка ирландского происхождения». Запись сопровождалась многозначительной припиской: «Племянница Джорджа Келли»… Эмиль Дистель оценил ее чтение как «весьма осмысленное», а ее темперамент как «чувствительный». Актерское чутье Грейс удостоилось одобрительного «да». Правда, Дистель придрался к ее голосу: «Не поставлен». Однако это была поправимая беда. Заведующий приемной комиссией проникся к претендентке симпатией. «Очаровательное создание, — заметил он. — Хорошие и многообещающие задатки. Должны неплохо развиться».
Личная карточка в модельном агентстве (с обеих сторон)
Он не ошибся. Карьера Грейс Келли была быстрой, на удивление легкой и блистательной. Уже во время учебы в Академии она неплохо зарабатывала, снимаясь как фотомодель. Регулярно появлялась на обложках журналов. Потом ее начали активно приглашать в рекламу — и она рекламировала все, от клопомора до нового сорта пива, от сигарет до омолаживающего крема. Ей неплохо платили за эту работу, а главное — точеное личико с острыми скулами и прозрачными светлыми глазами постепенно примелькалось: Грейс начали узнавать и в приемных театральных импресарио, куда молодые актрисы приходили в поисках работы, и на улице. Грейс единственная из всего курса никогда не сидела без работы. Ее пригласили сначала играть в театре, потом — в 1951 году — сниматься в кино…
Но прежде была учеба. Прекрасные годы учебы в чистом, безопасном Нью-Йорке: Грейс застала тот период, когда в Большом Городе на улицах еще не торговали наркотиками и вообще девушка могла без страха выходить на поздние прогулки.
«Мы могли сидеть вечером в одних пижамах, попивая кофе, — вспоминала Мэрр Синклер, учившаяся вместе с Грейс, — и внезапно кто-то говорил: «Пойдемте посмотрим такую-то картину». И мы просто накидывали сверху пальто, прыгали в автомобиль, который я держала на стоянке возле дома, даже не запирая его, и отправлялись в кинотеатр — не переодевая пижам».
Прожив в Нью-Йорке первые пять недель, Грейс писала домой: «Мама, это то самое место, о котором я всегда мечтала!»
А ведь Ма Келли была уверена, что Грейс сбежит назад, в отчий дом, уже через две недели, ведь она никогда не жила одна и так нуждалась в родных… Однако Грейс от души наслаждалась свободой. И ничуть не скучала.
У Грейс сразу же появился любовник. Юноша с ее курса, техасец Херби Миллер, влюбился в Грейс с первого взгляда, в самый первый день своего пребывания в академии: «Моим глазам предстало ангельское создание. Я с первого взгляда безумно влюбился в нее, и, судя по всему, она отвечала мне взаимностью».
Внешне холодная и надменная, кое-кому казавшаяся даже «зажатой» или «заторможенной», Грейс Келли была чрезвычайно страстной женщиной. Быть может, в виде протеста против родительского гнета, а может быть, следуя зову природы, она потеряла девственность еще в шестнадцать лет — Джек Келли и предположить не мог такого кошмара!
Нью-Йорк — город, о котором мечтала Грейс
Первым любовником Грейс стал муж ее старшей подруги. Она как-то пришла к ней в гости, подруги еще не было, она должна была вот-вот вернуться, и тут началась гроза, и Грейс осталась ждать. И, как она потом рассказывала своим подружкам уже в Нью-Йорке, «я сама не знаю, как мы оказались в постели». Видимо, тот неназванный мужчина был хорошим любовником, и Грейс поняла, что ей трудно обходиться без свиданий с ним. Тайных свиданий: она так боялась рассердить родителей и огорчить подругу… Но тот мужчина вел себя с точки зрения Грейс более чем достойно: на людях он едва кивал ей, делая вид, что они почти и не знакомы.
Такой стереотип любовных отношений остался у Грейс на всю жизнь: мужчина не должен показывать свою страсть на людях.
И сама она, настоящая тигрица в постели, на публике держалась чопорной пуританкой и смотрела на своих любовников равнодушным, невидящим взглядом.