Грех и немножко нежно

И Жорж сразу же пошел, вернее, поехал вместе с ней в магазин к Третьяковым, где они и купили шубу. Потом заехали в кафе «Волга», пообедали там окрошкой и кебабом, после чего Жорж отвез жену домой, а сам поехал к своему другу, Егорову, обсудить покупку участка под строительство закрытого бассейна…

Целая куча народа видела его вскоре после убийства.

Жорж не верил, что экспертиза может установить точное время смерти. Это невозможно. Поэтому ему нечего переживать. Да и мотива убивать ее у него нет. Абсолютно. Она — дочка соседки, подружки Светы.

Жорж вдруг подумал о том, что ему совершенно не жалко девочку. Совсем. Или, быть может, он не осознал, что ее больше нет в живых. Может, он поймет это, лишь когда увидит ее в гробу?

Его аж передернуло.

Теперь запах. До ночи в клубе успеет побывать тьма народу. А что если трупный запах просочится в костюмерную? Мало ли кто к нему может заглянуть вечером, ближе к ночи?

Жорж вернулся в свой кабинет, подошел к роялю, заглянул под него. Он знал, что под роялем находится люк, ведущий в большой подвал. Одно время Жорж прятал там купленный на рынке в областном центре пистолет. Что если Лену опустить туда до ночи? А потом, часа в два или три, он вернется в клуб, вытащит ее, перенесет в машину да и отвезет домой? Положит на скамейку перед калиткой?

Он мысленно уже избавился от трупа, как вдруг вспомнил про темное пятно на месте, где лежала голова Лены. Хоть Жорж и отмыл кровь, отдраил, но пятно все равно осталось. Все-таки старый паркет. Это не линолеум и не кафель.

Порывшись в шкафу, он нашел небольшой коврик и постелил на пол, прикрыв пятно.

Ну вот и все! Какое убийство? Какая Лена? Он все будет отрицать до последнего.

Что-то внутри подсказывало, что ему ничего не грозит. Ни мотива, ни улик — ничего.

Он достал из бара виски, плеснул себе в стакан. Достал из морозилки огромного новенького лимонно-желтого холодильника «Розенлев» (которым он ужасно гордился и считал, что его расцветка настраивает на позитив) ванночку со льдом и вытряхнул из нее в виски несколько кубиков. Сел в свое обитое фиолетовым бархатом «честерфилдское» кресло (тоже его исполненная мечта) и сделал большой глоток. Ну вот, жизнь снова радует его и наполняет новыми планами. Он так увлекся своими воображаемыми действиями по избавлению от трупа, что, когда он, наконец, от него «избавился», ему стало как будто даже скучно!

Он уснул в кресле, окончательно расслабленный и почти счастливый. Проснулся от стука в дверь. Наступил вечер, и в клуб повалили все, кому не лень. Он стал наполняться голосами, звуками музыки, смехом, скрипом отворяемых дверей, суетой, шумом… Обычный рабочий вечер. Кому-то открыть актовый зал, распорядиться насчет уборки территории, проконтролировать ремонт уличной эстрады, починить замок в помещении театрального кружка, расплатиться с механиками-«киношниками», братьями Караваевыми, поддерживающими жизнь в кинозале, проверить счета бухгалтерии, продать дурь, переброситься парой слов со знакомыми и друзьями… Еще ему привезли целый ящик копченых лещей, без которых он вообще не представлял себе летнего вечера (на террасе собственного дома в компании холодного пива и Светки, такой же любительницы копченой рыбы). Жизнь продолжалась, и никому и в голову не могло бы прийти, что всегда веселый душка Жорж несколько часов тому назад убил валторной девочку Лену. А перед этим совершил с ней половой акт.

Однако хоть вечер и был обыкновенным, но тянулся он неимоверно долго. Поэтому, когда Жорж наконец вернулся домой и жена накрыла ему ужин на террасе, он почувствовал страшную усталость, словно он прожил не один день, а месяц без сна, ворочая тяжелые камни. Получалось, что где-то внутри него страх и тревога сжигали всю его душевную и физическую энергию. А еще он впервые в жизни отказался от холодного пива с копчеными лещами.

Он сидел на террасе, курил, смотрел на темный сад и думал о том, что ему предстоит делать ночью. И при мысли, что ему придется снова дотрагиваться до остывшего и твердого, словно деревянного, тела Лены, его тошнило.

14. Маша

— И где ты пропадаешь, я не пойму? Кавалера себе, что ли, завела? — слегка нахмурив брови, тут же расплылась в улыбке тетя Люда. — Я тебя совсем не вижу!

— Да так… Гуляю, на пляже загораю.

— На пляже? Тогда почему такая белая?

— А меня загар не берет, у меня кожа такая…

— У тебя хорошая кожа, береги ее… Правильно, что в тенечке загораешь… Солнце, оно вредное, сама знаешь. Ну ладно, Машенька, я пошла. Окрошка в холодильнике, там же найдешь сметану, сырники…

— Послушай, так ты что, можно сказать, замуж вышла?

— Официально, конечно, еще нет, но… — Людмила была явно смущена вопросом. И видно было, что ей хочется скорее уйти, чтобы не отвечать на этот и остальные подобные вопросы, связанные с ее личной жизнью.

— Ладно, не тушуйся. Я все понимаю. А еще — спасибо тебе за все.

— Да за что?

— Ты хоть и влюблена, но находишь время, чтобы приготовить мне, чтобы поговорить со мной… Мне это приятно.