Грех и святость русской истории

Начиная выделять заявленную в названии статьи категорию в лирике русского поэта, исследователь указывает: чтобы подтвердить свой тезис о наличии соборности, он будет «рассматривать не столько содержание поэзии Тютчева, сколько ее форму, – притом чисто «внешнюю», грамматическую форму». Таким образом, изначально заявлен односторонний подход к произведению художественной литературы. И здесь Кожинов-теоретик противоречит сам себе. Он – автор статьи «Литература» в ЛЭС, вышедшем в свет в 1987 году, – писал: «… реально каждое произведение представляет собой нерасчлененную живую целостность. Анализ произведения… должен привести к познанию этой целостности, ее единой содержательно-формальной природы». В этом же словаре, рассуждая о форме и содержании в одноименной статье, исследователь утверждает: «Литературоведу нередко приходится сосредоточивать основное внимание либо на содержании, либо на форме, но его усилия будут плодотворны лишь при том условии, если он не будет упускать из виду соотношение, взаимодействие и единство формы и содержания». А при подходе, осуществляемом В. Кожиновым, «соотношение, взаимодействие и единство формы и содержания» исключены, поскольку выводы делаются на основании наблюдений только за формой да еще выбирается одна из самых наименее содержательных ее сторон – грамматическая. В. Кожинов обращает внимание прежде всего на множество различных стихотворений Ф.И. Тютчева, поэт постоянно вливает свое «я» в «мы» или стремится выразить подобное в иных грамматических формах: «… обращение к «ты» и – еще более явно – к «вы», в сущности, подразумевает то же самое всеобщее «мы» (то есть «я» и «ты» – каждое, любое «ты», – взятые совместно…)».

Для подтверждения этих мыслей исследователь подбирает ряд цитат из стихотворений поэта, в которых лирическое «я» заменено на «мы», «вы», а также выражено тютчевское стремление «слить свое глубоко личное переживание с переживаниями каждого, любого человека и всех людей вообще, то есть… с мировым целым». Но практически ни в одном из 28 отрывков творений Тютчева (за исключением «Нам не дано предугадать…» и «А.В. Пл-вой») нет выраженных в содержании и форме подлинных основ соборности – любви и благодати.

Как нам видится, при поиске объединяющего начала для приведенных В. Кожиновым примеров речь должна идти не о соборности, а о типизации, тютчевском таланте создавать типические образы в лирических стихотворениях, где грамматическая форма «мы» подчеркивает, что автор воплотил в слове не только свои представления, но и то, что знакомо и ощущалось многими людьми. Сам исследователь в упомянутом нами издании ЛЭС писал о типическом в поэзии: «Здесь создаются типичные образы-настроения, которые в конечном счете выражают «наиболее вероятное» для данного общества и порожденных им индивидуальностей мировосприятия». Например, о знакомом людям ощущении близкой бездны, катастрофы, окруженности опасностями Тютчев пишет в стихотворении «Сны» («Как океан объемлет шар земной»):

Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины, —
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.

Близкое многим ощущение быстротечного и невозвратного времени, обостряющееся при виде речного потока, передано в стихотворении «Успокоение» («Когда, что звали мы своим…»).

Осмысляя в целом статью В. Кожинова, хочется отметить: сугубо теоретический подход критика к поиску проявления соборности в лирике русского поэта не позволил исследователю по-настоящему постигнуть сущность категории соборности и найти ее проявление в конкретных произведениях.

На наш взгляд, соборность, явленная в чувстве соединяющей христианской любви, присутствует в творческом наследии Ф.И. Тютчева в стихотворениях «Пошли, Господь, свою отраду…», «Над этой темною толпой…», «Нам не дано предугадать…», «А.В. Пл-вой», «День православного востока…», «Два единства» и в ряде других, но это материал для последующих исследований.