Грех извне

Лагор оставил вещи в торговом доме, с собой взял мешок с увесистым грузом. Его-то Лагор передал самому старому воину отряда. Борд его не подведет и не нарушит клятвы, сбежав с храмовым серебром.

Сойдя до уровня пехотинцев, Лагор повел отряд к храму. Опять через площадь, где торговцы убирали навесы. Торговля сворачивалась, день стремился к завершению. Дела мирские еще далеки от окончания.

На отряд все так же поглядывали, без враждебности и особого интереса. Воины посещают город часто, правда конные среди гостей – редкость. Лагор в своих доспехах, что закрывали грудь, голову; верхнюю часть бедра прикрывали кожаные полосы с набойками из бронзы. Богатое облачение. Пусть потертое, пережившее множество владельцев, их врагов. Сам Лагор бледен, идет неспешно, степенно, но в шаге его скрывается печаль.

Благородный воин притягивал взгляд. Такой гость не всегда желанный. Ведь тратиться он не привык, предметы роскоши его интересуют мало.

Другое дело пехотинцы. Они готовы выбросить все, за что проливали кровь. Не щадили себя, чтобы помочь местным ремесленникам, пивоварам, пекарям. Тоже своеобразное благородство, проистекающее из понимания, что век человеческий недолог.

В отличие от всадника, его воины не готовы тратить награбленное в храме, чтобы спасти собственную душу.

Отряд приблизился к деревянным воротам храмового квартала. Небольшая железная ограда отделяла внешний мир от священного места. Она не запиралась, просто прикрыта. Вечерняя служба завершилась. Лишь такие припозднившееся путники могут посетить храм. Для них ворота всегда держались открытыми.

Лагор толкнул калитку, заставив ее взвизгнуть на проржавевших петлях. Отряд последовал за начальником. Проходя под аркой, украшенной деревянными изображениями слепцов, каждый воин бормотал молитвы. Они не знали местных святых, но их позы, жесты, обращенные к входящим бельма глаз, позволяли читать послание даже тем, кто не обучен грамоте.

Назгал прошел под аркой, обратив внимание только на трещины в старых изображениях. Рельефы не обновляли, ведь их святость подтверждена временем. Эти слепцы видели десятки градоначальников, все знатные семейства и не счесть черного люда.

От их слепых глаз не укроется ни доброе, ни худое.

Только Назгал этого не понимал. Он впервые видел подобные изображения. С радостью остановился, чтобы поглазеть на вытянутые фигуры. Их руки слишком длинные, словно у мертвецов из легенд. Головы приплюснуты, сдавлены, как от удара. Подчеркнутая слепота придает их лицам потусторонний оттенок.

В том могла быть задумка резчика, или же он не обладает нужными навыками. Никто теперь даже имени этого человека не назовет. Он исполнил литургию и скрылся в тени веков.

Назгал не мог остановиться, ведь принадлежит отряду. А воины все как один прошли под аркой.

Пришлось следовать за ними, проскользнув в закрывающуюся калитку. Назгал не хотел прикасаться к старому металлу. Казалось, под его пальцами ветхие прутья рассыпятся в ржавый прах. Будут его потом обвинять в страшном святотатстве.

За воротами располагалась площадь. На ней могло бы уместиться человек двадцать, не больше. В отличие от других городов, эта площадь не использовалась для собраний. После мессы люди расходились, обсуждали свои мирские делишки за воротами. Где и пригляд Хранителя не такой пристальный. Можно обсудить то, против чего с кафедры вещал священник.

Камни мостовой изготовлены из какого-то чудного камня с прожилками. Он распилен на ромбики, уложен на мягкой подушке из песка. Камни ладно пригнаны друг к другу, образуя бесконечную и ровную поверхность.

Шероховатости камня не хватало, чтобы идти по нему в подкованных сапогах.

Воины фыркали, но ругаться не смели. Ноги разъезжались на этой поверхности. Штурмовать храм с фронта – безумная затея. Всякий воин, решивший здесь пробежать, просто свернет себе шею. Но кому в голову может прийти идея грабить храм?

Фасад храма подавлял массивностью. Если шпиль поражал бесконечной высотой, выдерживающей удары ветра со всех сторон, то тело храма походило на громадный монолит из гранитных блоков.

Облицовки он не имел. Предстал перед зрителями во всем своем неприглядном виде. Массив тела вытолкнутый невиданной силой на чудесную мостовую. Словно каменный язык, стремящийся слизать блестящие льдинки.

Лишь с боков храм скруглялся флигелями. Окна прорезали пухлые стены, взирали на мир мозаикой из цветного камня. Не изображения, а хаотическое месиво цветов. Подобрано так хитро, что соседние цвета подчеркивали друг друга.

Профаны не понимали подобных тонкостей, но глядя на сочетания цветов, улавливали вселенскую гармонию в кажущемся хаосе.

Вход в храм утопал между камнями, подчеркнутый дубовыми дверями. Прямоугольный проем украшался фризом с резной чашей, обвитой линиями. Их назначение уже не угадать. Трещины перерезали ленты и стремились рассечь чашу, чтобы лишить человечество надежды.

Как и рельеф на воротах, чашу над входом не обновляли.