Грех на душу

Оптимистка и миротворец от рождения, Кавалова даже в мыслях не держала, что ее могут окружать плохие люди. Все были замечательными — и скряга Адам, и педант муж, и приблатненный Пашков. У всех была куча достоинств и ни одной задней мысли. Но зачем бы Эдита Станиславовна стала так подробно рассказывать про инцидент в новогоднюю ночь, если бы он подспудно ее не тревожил. За этим рассказом как бы слышалась немая просьба присмотреться к Пашкову повнимательнее.

Приехав в редакцию, я первым делом попыталась дозвониться до Черпакова. Мне повезло — он оказался на месте. Правда, тон его мне сразу не понравился — он был раздраженным и нетерпеливым. Тем не менее я поинтересовалась у него, как идет дело Горохова.

— А никак не идет! — с досадой ответил он. — Простите меня, Ольга Юрьевна, но у меня нет ни времени, ни желания обсуждать с вами эти вопросы. Я слишком занят!

— Понимаете, — настойчиво продолжала я. — Возможно, я могу вам чем-то помочь. Дело в том, что ваш Горохов…

— Наш Горохов, — устало сказал Черпаков, — совершил побег, — и повесил трубку.

Глава ХI

В ближайшие дни никаких новостей больше не было. Информацию, которую сообщила мне Эдита Станиславовна, мы обсудили всей редакцией. Кое-какие выводы у нас появились, но они нуждались в уточнении. Как ни странно, Кавалова не давала о себе знать. Мои попытки дозвониться до нее оказались безуспешными. Один только раз удалось связаться с дочерью Каваловых — Анастасией. Это случилось двадцать третьего марта. Каким-то испуганным, неуверенным голосом она сообщила, что родители в отъезде. Меня это немного удивило.

— И далеко они уехали? — поинтересовалась я.

— Не знаю. Они мне ничего не говорили, — пролепетала девочка. — Взяли машину и уехали. Сказали, что вернутся не скоро.

— Может быть, мне перезвонить попозже? — осведомилась я.

— Звоните, — нерешительно сказала Анастасия. — Только меня сегодня уже не будет, я ухожу к подруге. Может, родители приедут… — Но кажется, она сама не была в этом уверена.

Я позвонила еще раз вечером. Потом поздно вечером. Потом утром.

Телефон Каваловых не отвечал. Мне это показалось немного странным. Я даже набралась нахальства и позвонила на телевидение.

Мне ответили, что администратор Кавалов ушел на больничный.

У него давно какие-то проблемы с сердцем. Теперь его опять внезапно прихватило, и он отпросился прямо с работы. Разумеется, я не стала ничего говорить о том, что сердечник раскатывает где-то на автомобиле. Трудовая дисциплина на телевидении меня не касается.

И я решила на свой страх и риск отправиться к Адаму Станиславовичу. Судя по всему, Эдита не смогла уговорить его со мной встретиться, но мне показалось, что я просто обязана поделиться с ним нашими предположениями.

Магазин был закрыт. Он так и не работал с тех пор, как у Блоха появились проблемы со здоровьем. Пришлось мне звонить в дверь квартиры. Я была готова к тому, что мне дадут от ворот поворот. Но после недолгих переговоров Адам Станиславович все-таки меня впустил.

Выглядел он неважно — отечное, пожелтевшее лицо, воспаленные глаза. Он даже слегка задыхался, и от него пахло корвалолом. Однако я обратила внимание, что Блох был чисто выбрит, и рубашка на нем свежая, сверкающая белизной.

Моему визиту он нисколько не обрадовался. Сумрачно выслушав мои слова, что у меня к нему серьезный разговор, он сказал:

— Могу уделить вам не более пяти минут. Я нездоров… И потом, я работаю, занят… Поэтому говорите быстрее, чего вы хотите!

Было не слишком удобно вести переговоры на пороге, но выбора у меня не было. Я сразу перешла к главному.

— С золотом работаете, Адам Станиславович?

Больные глаза Блоха сверкнули мрачным огнем. Он вдруг оттеснил меня в сторону, запер дверь на ключ и буркнул:

— Прошу на кухню! К сожалению, не могу пригласить вас сейчас в кабинет… Там не прибрано.

Мне окончательно стало ясно, что я попала в точку. Наверняка Адам Станиславович занимался сейчас каким-то заказом и не хотел, чтобы я видела драгоценности, с которыми он работает.

На кухне, усадив меня на стул, Блох быстро бросил в рот таблетку и, отворачиваясь, запил ее водой. Затем спросил, стараясь говорить равнодушно:

— Почему вы заговорили о золоте?

— Так просто — в голову пришло, — ответила я.

— Чепуха! — резко сказал Блох. — Эдита вам натрепалась. Я так и знал! Учтите, если вы собираетесь писать в своей газетенке небылицы обо мне, я подам на вас в суд!

— Я хочу вам помочь!

— Вы и так мне уже помогли, — сварливо сказал Блох. — Из-за вас я потерял шесть тысяч и телевизор! Чего вы теперь добиваетесь? У меня для вас ничего нет!

— Но я на самом деле хочу помочь! — воскликнула я. — И ваша сестра меня о том же просила.

— Моей сестре в детстве следовало вырвать язык! — грубо сказал Блох. — К сожалению, судьба нас связала, а теперь развязываться поздно. Но я теперь должен страдать за свою неосмотрительность.

— Вы имеете в виду события последних дней? — спросила я.

— Я имею в виду собственную сестру! — вскипел Блох. — И ее длинный язык! Не понимаю, почему мои личные дела должны касаться вас, уважаемая? Вы запросто приходите ко мне…