Грех во спасение

Маша с язвительной усмешкой посмотрела на него:

— Простите, ваше сиятельство, но мне не дозволяется сидеть в вашем присутствии!

— Ради бога, Мария Александровна, я все понимаю, только не надо изображать из себя жертву! — устало молвил Лобанов. — Я в Терзе с самого утра и уже достаточно наслышан о вашей, так сказать, полной лишений жизни среди сибирских просторов. И о свадьбе уведомлен, и о ваших добрых взаимоотношениях с Мордвиновым…

— Константин Сергеевич ни в чем не отступает от правил, но он справедлив и милосерден! — перебила графа Маша.

— Да-да, вполне с вами согласен. — Лобанов задумчиво посмотрел на Машу. — Весьма справедлив и милосерден, особенно с такой красивой женщиной, как вы, Мария Александровна. — Он поднялся на ноги, несколько раз качнулся с пятки на носок. — Должен вам сказать, mа chеre, вы действительно и против моих ожиданий выглядите сейчас несравнимо лучше, чем во время нашей последней встречи в Петербурге. Да, кстати, у меня к вам письмо от Гагариновых…

— Простите, ваше сиятельство, но я не имею права получать письма без ведома коменданта…

— Да бросьте, chere amie, дурить мне мозги. — Граф лениво усмехнулся. — Зная вашу настойчивость и изворотливость, склонен думать, что вам известно не менее дюжины способов, как обвести Мордвинова вокруг пальца. И дружба ваша с купцами Кузевановыми, полагаю, затеяна не только для того, чтобы исправно получать от них провизию и книги, которые вы заказали для своего дорогого Мити. — Он положил на стол концерт и припечатал его ладонью. — Получите письмо — и можете ничего не опасаться. Я как-никак лицо тоже официальное, да и чином ниже, чем ваш Мордвинов.

Маша протянула руку к конверту, но Лобанов перехватил ее за запястье и с сплои притянул к себе:

— Сколько бы вы, та Бонне, ни изображали из себя святую простоту, обмануть меня нам не удастся. — Двумя пальцами он приподнял ее подбородок. Губы его перестали кривиться в улыбке, а взгляд стал жестким и даже слегка презрительным. — Ваши хорошенькие глазки смотрят так по-детски невинно и кротко, что я поначалу даже усомнился, так ли уж верны слухи, которые упорно ходят в Петербурге вокруг вашего имени… — Лобанов внезапно отпустил ее руку и подтолкнул к лавке. — Садитесь, сударыня, и будьте добры выслушать меня внимательно.

Маша почувствовала, как внезапно заледенели ее руки и ноги, но, стараясь не показать, что напугана словами графа, послушно опустилась на скамью.

Лобанов несколько раз прошелся взад и вперед по кухне, потом оглянулся на притаившуюся за печью Лукерью и приказал:

— Зажги-ка, голуба, еще пару свечей да самовар, — он дотронулся ладонью до медного бока самовара, — приготовь, а то остыл совсем. — Лобанов окинул взглядом стол. — Я так полагаю, что помешал милым дамам отужинать?

— Вы правильно полагаете, — проговорила Маша сухо и кивнула Лукерье. Та мгновенно подхватила самовар и, согнувшись от тяжести, понесла его в сени, где принялась громко звать Цэдена. Через секунду просунула голову в приоткрытую дверь и недоуменно сказала:

— Исчез куда-то бурят!

Лобанов усмехнулся:

— Никуда не денется ваш «амур», я его к плац-майору послал с поручением. — Заметив Машин удивленный взгляд, рассмеялся. — Видите, я даже знаю, как вы между собою Гурджиева называете.

— Кого? — изумилась Маша. — Вы имеете в виду Цэдена?

— Да, я имею в виду именно его, жандармского ротмистра Гурджиева, только его православное имя Георгий, а Цэденом он лишь в редких случаях называется…

— Насколько я понимаю, ваше сиятельство, это как раз те случаи, когда он занимается столь постыдным делом, как шпионаж? — Маша почувствовала, что еще мгновение, и она не сдержится, вцепится в эту наглую и самоуверенную физиономию с циничной усмешкой на тонких губах. Как она могла так глупо попасться в ловушку? Почему не сообразила, что ее безмятежный и молчаливый «амур» всего-навсего подлый и бесчестный сбир?[47] .

— Что ж, вы вольны называть это шпионажем, — граф пожал плечами, — по без таких, как Георгий Гурджиев, нам бы не удалось держать в строгой узде комендантов и начальников заводов, а каторжные давным-давно разбежались бы по тайге, ищи тогда ветра в ноле!..

— Если я не ошибаюсь, вы, ваше сиятельство, пожаловали ко мне не только из-за письма от Гагариновых и не для рассказа о подвигах вашего шпиона. Очевидно, есть что-то очень важное, что заставило вас не дожидаться, когда прекратится ливень, и прийти в это скромное жилище.

— Вы плохо думаете обо мне, Мария Александровна, я передвигаюсь по Сибири не пешком, а в собственном, весьма удобном экипаже, где все приспособлено для длительных переездов. К слову, я вожу с собою своего повара, не дай бог заработать в этих местах несварение желудка. Верная гибель, не так ли?