Читаем Грех жаловаться полностью

– Да. Искусство – это саморазвитие правды, ничего больше. И оправдания красоте не нужно, особенно после «Нищих всегда имеете с собою».

– Это, вероятно, и имел в виду Тимофеев-Ресовский.

<p>Культура</p>

– Пресуществление духа в предметах материального мира. Материальная культура. Здесь бы надо поподробней.

– Ну, рассказывай. Талантливо.

– Ехал я тут по югу Москвы, смотрел вокруг: ни одного сколько-нибудь привлекательного предмета. Какая музыка застыла в этой убогой архитектуре? Чей дух пресуществился в уродливой рекламе, в столбах, в остановках? Почему все такое плохое?

– А за городом красивы только церкви. Из всего, что сделано руками.

– Богу – лучшее, а нам, грешным, одноразовое говно. Вот оно, монофизитство.

– Правда, все одноразовое.

– Блок про это знал еще сто лет назад – помнишь про пошлость производства? Советовал покупать только книги и самое необходимое. Посмотрел бы он, что делается сейчас. Не хватит никакого духа всю эту ломающуюся дрянь одухотворить. Как можно писать натюрморт с телефоном, когда он сломается раньше, чем краски высохнут?

– Да, точно, ломается даже то, что и сломаться-то не может.

– Подозреваю тут экономический расчет. «Век расшибанья лбов о стену / Экономических доктрин». Был я как-то на выставке старинного платья…

– С чего бы это вдруг?

– Случайно. Смотрел больше на посетительниц, чем на экспонаты. Пришло несколько веселых тетенек-ткачих. Одна и говорит: «Глядите, как делали, а ведь темные люди были! Вот у нас на фабрике – сплошной брак». И весело так засмеялись.

– И что же советовать мальчику?

– Послужить улучшению вещей.

– Да уж, лучше – вещей, чем людей. Безопасней.

– И не ради прибыли – ради самих вещей. Результатом пусть будут не деньги, а продукт. Крепкий красивый стол.

– Наконец-то в нашей философии появился стол. Так всегда излагают: «Закон отрицания отрицания. Возьмем, к примеру, стол».

– «Труд не является товаром рынка, так говорить – оскорблять рабочих».

– Помню. Бродский. «Труд – это цель бытия и форма».

– А когда труд становится товаром рынка, какое тут творчество? Она работает на швейной фабрике, он – на кирпичном заводе делает плохие кирпичи. Презирают свою работу и себя. В пятьдесят пять и шестьдесят – на пенсию, к телевизору. Помню требования шахтеров: «Чтобы зарплату платили вовремя или хотя бы с небольшим опозданием».

– Ужас.

– Проняло до слез – вот зачем они работают.

– Воля ваша, рабочим я никому не посоветую становиться. Хотя бы инженером.

– Чехов уважал инженеров. Инженеры и врачи у него наравне. «Инженер или врач Z. пришел к дяде редактору…» Это из дневников. «…Увлекся, стал часто бывать, потом стал сотрудником, бросил мало-помалу свое дело; как-то идет из редакции ночью, вспомнил, схватил себя за голову – все погибло! Поседел. Потом вошло в привычку, весь поседел, обрюзг, стал издателем, почтенным, но неизвестным».

– Жалко, что так и не написал. Тоже про расстригу.

– Грустно, Чехов очень верил в прогресс, в избавление от гнета труда. «Через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной…» Свершилось: сплошное веселье, удобство, домашний кинотеатр, микроволновки, телефончики с фотоаппаратами, отдых в Турции и Египте, звезды эстрады на льду, депутаты играют в футбол, не пропустите продолжение праздника! И вот еще: торгово-развле-кательные центры. Веселье неотвратимо, никуда не спрятаться. «Тут чё, похороны? И врубила погромче». Хочешь поесть – послушай бодрую музычку. Громкую, всегда. Летишь на самолете – посмотри фильм. Отдохни.

– Чехов и представить себе не мог, под каким гнетом отдыха мы окажемся. «Дядя, мы отдохнем…»

<p>Порядок</p>

– Порядок. Ordnung.

– Страшное слово.

– Ничуть. Разве что чуть-чуть. Порядок – великая ценность. Знать, что завтра ты проснешься в той же ситуации, что заснул, – благо: убивать по-прежнему нельзя, в городе не стоят иностранные войска, правила, пока ты спишь, не поменялись. У Ремарка, не помню где, – дело происходит в послевоенной Германии – герои питаются в столовой на талоны, купленные за бесценок давным-давно, чуть ли не до войны, а хозяин злится, но кормит. Наши-то послали бы подальше – мужик, ты на календарь давно смотрел? Но немцы уважали порядок, а порядок держится на условности, не на одной силе: билеты, талоны – это ведь условности.

– Порядку служат милиционеры, следователи, судьи, военные…

– По крайней мере, имеют такую возможность.

– Отчего же мы их сторонимся?

– Отчасти – снобизм, глупость. Еще – печальный опыт. Еще – оттого, что все говорят: «Бандиты и милиция – одна мафия».

– Разве нет?

– Надо все-таки отличать рак от паралича. И еще – это, вероятно, главное – мы сторонимся их знания, знания людей, которые решают вопросы жизни и смерти. Врачи решают вопросы жизни, а тут – именно жизни и смерти.

– У тебя по части правоохранительных органов, увы, большой опыт.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Волкодав
Волкодав

Он последний в роду Серого Пса. У него нет имени, только прозвище – Волкодав. У него нет будущего – только месть, к которой он шёл одиннадцать лет. Его род истреблён, в его доме давно поселились чужие. Он спел Песню Смерти, ведь дальше незачем жить. Но солнце почему-то продолжает светить, и зеленеет лес, и несёт воды река, и чьи-то руки тянутся вслед, и шепчут слабые голоса: «Не бросай нас, Волкодав»… Роман о Волкодаве, последнем воине из рода Серого Пса, впервые напечатанный в 1995 году и завоевавший любовь миллионов читателей, – бесспорно, одна из лучших приключенческих книг в современной российской литературе. Вслед за первой книгой были опубликованы «Волкодав. Право на поединок», «Волкодав. Истовик-камень» и дилогия «Звёздный меч», состоящая из романов «Знамение пути» и «Самоцветные горы». Продолжением «Истовика-камня» стал новый роман М. Семёновой – «Волкодав. Мир по дороге». По мотивам романов М. Семёновой о легендарном герое сняты фильм «Волкодав из рода Серых Псов» и телесериал «Молодой Волкодав», а также создано несколько компьютерных игр. Герои Семёновой давно обрели самостоятельную жизнь в произведениях других авторов, объединённых в особую вселенную – «Мир Волкодава».

Анатолий Петрович Шаров , Елена Вильоржевна Галенко , Мария Васильевна Семенова , Мария Васильевна Семёнова , Мария Семенова

Фантастика / Проза / Славянское фэнтези / Фэнтези / Современная проза / Детективы