Грэхард (СИ)

Дерек откуда-то узнал, что некто, настроенный к Грэхарду враждебно, находится в курсе возможно критичной уязвимости — тайной поездки в горную обитель — и посчитал, что вероятность организации покушения на владыку весьма высока. Он решил предупредить об этом покушении — но побоялся обращаться в посольство и измыслил нелепый и странный способ передать записку через агента под прикрытием.

Грэхард даже воображать не хотел, чего Дереку стоило этого агента найти; но особенно мучительно было осознавать, что Дерек, очевидно, предвидел, что агент его узнает, и опасался самых неприятных последствий в связи с этим. Видимо, он ожидал, что ньонская разведка, узнав, что он засветился в столице Анджелии, непременно его найдёт — Грэхард полагал такие опасения вполне справедливыми. Если бы он, в самом деле, до сих пор бы не нашёл Дерека, то после отчёта агента усиленные розыскные команды обнаружили бы пропажу довольно скоро, даже если бы Дерек и попытался бы скрыться. Слишком видной он стал фигурой, чтобы не суметь отследить его теперь.

В душе Грэхарда расцвело золотистой дымкой хрупкое недоверчивое чувство: что же, его жизнь, выходит, была так важна Дереку, что он рискнул своей свободой и всем, что ценно для него, лишь бы передать это предупреждение?

Мысль эта была настолько приятной и ласковой, как тёплый морской бриз, что Грэхард позволил себе пообдумывать её подольше. За последние годы он слишком привык к тому, что господин Деркэн Анодар полностью отрезал своё ньонское прошлое, и что он, Грэхард, больше ничего для этого господина Деркэна Анодара не значит. Осознание, что это не так, что Дереку по-прежнему не всё равно, что он по-прежнему беспокоится о нём, что он неравнодушен, не безучастен, не считает его чужим — осознание это, как тёплый лучик солнца, коснулось сердца, согревая его и нежа волнами радости и благодарности.

Грэхарду хотелось выразить эту благодарность — но как?

Отвергнув все двусторонние способы связи, Дерек придумал способ односторонний. Если бы он послал письмо через дипломатов или купцов, Грэхард мог бы ответить по тому же каналу. Но Дерек выбрал явиться к агенту под прикрытием — зная, что рассекреченного агента снимут и отправят обратно в Ньон, — и, таким образом, не оставил обратной дорожки к нему.

Конечно, Грэхард прекрасно знал, где теперь находится Дерек, и мог отправить ему письмо по своим каналам.

Но это означало, во-первых, расписаться в признании «я за тобой слежу» — что едва ли обрадовало бы Дерека, а, во-вторых, проигнорировать его решение использовать именно односторонний канал связи.

Дерек не захотел оставить Грэхарду возможности ответить; значит, он не хотел получить ответ. А благодарность была не тем чувством, которое уместно было бы выражать, игнорируя столь явно продемонстрированные предпочтения второй стороны.

Не то чтобы Грэхарду было знакомо понятие «деликатность», но он так долго — годами! — перебирал в голове все те бесчисленные случаи, когда он не спрашивал у Дерека его мнения, не интересовался его чувствами и не брал в расчёт его желания, что теперь он невольно не мог не задуматься.

Он хотел показать Дереку, что он — изменился.

Он хотел доказать это делом.

Но как это сделать, если Дерек, казалось бы, лишил его любого легального предлога ответить?

Меряя широкими шагами свои покои, Грэхард пытался отогнать от себя мысль «он не хотел, чтобы ты как-то отвечал, значит, ты не должен этого делать».

Он не мог не ответить — не теперь, когда чувствовал столько благодарности, тепла и облегчения от мысли, что Дерек его не ненавидит.

«К тому же, — рационально объяснял сам себе Грэхард, — если я не отвечу — он так и продолжит бояться».

Нужно было дать ему понять, что бояться нечего. Что Грэхард никогда ничего ему не сделает.

Грэхард не хотел быть в жизни Дерека пугалом — лучше уж не быть совсем.

Бродя от окна к двери и обратно, он пытался измыслить всё новые и новые способы односторонней связи.

Высказать публично какую-то пафосную речь, в которой иносказательно объясниться с Дереком?

А если до Дерека эта речь не дойдёт?

А если он её поймёт не так, или не поймёт вовсе, или не пожелает понимать?

Издать какой-нибудь манифест… какой? Это ещё хуже речи, пожалуй!

Грэхард с досады пнул ножку стола, из-за чего с него посыпались бумаги и всякая мелочь.

Ругнувшись, он принялся всё это подбирать — звать слуг не хотелось.

Подкинуть письмо, конечно, самый нелепый, но самый простой вариант. В письме, к тому же, можно выразить…

Грэхард закусил губу. Он не знал, что хочет выразить — точнее, то, что он знал о том, что он хочет выразить, звучало ужасно жалко, нелепо, сентиментально, отвратительно чувствительно, мерзко шаблонно, и вообще…

Собрав, наконец, всё с пола на место, он уселся за стол, мрачно обозревая залитый солнцем беспорядок на нём.

Нужно было что-то простое, чёткое, лишённое этой проклятой сентиментальщины — даже под страхом смерти Грэхард не согласился бы высказать что бы то ни было, хоть отдалённо попахивающее сентиментальностью.