Грехи детства

Не успел я выйти из дому, как увидел стайку ворон, охотившихся за господскими утятами. Чуть не на моих глазах одна из них схватила утенка, но не могла его сразу унести и присела на крышу хлева.

При виде злодейки во мне закипела кровь моих предков, сражавшихся под Веной. Я подкрался к хлеву, зажег спичку, нацелился из ключа в левый глаз вороны, подул, трут разгорелся... Раздался грохот, словно гром грянул. С хлева свалился наземь уже задушенный утенок, ворона в смертельном страхе взлетела на самую высокую липу, а я с удивлением увидел, что в руках у меня вместо огромного ключа осталось только его ушко, зато с соломенной крыши хлева потянулась тонкая струйка дыма, будто кто-то курил трубку.

Через несколько минут хлев, стоимость которого исчислялась приблизительно в пятьдесят злотых, был весь охвачен огнем.

Сбежались люди, прискакал верхом мой отец, после чего в присутствии всех этих доблестных и почтенных лиц недвижимость "выгорела до недр земли", как выразился винокур.

В это время со мной происходило нечто неописуемое. Прежде всего я бросился домой и повесил на обычное место ушко от разорвавшегося ключа. Затем побежал в парк, вознамерясь утопиться в пруду. Секунду спустя мой проект в корне изменился: я решил лгать, как приказчик у нас в имении, то есть отпереться от похищения ключа, от выстрела и от хлева. А когда меня схватили, я сразу признался во всем.

Меня повели в господский дом. На террасе уже собрались мой отец, графиня в платье со шлейфом, маленькая графинюшка в довольно куцей юбчонке и моя сестра (вся в слезах, как и ее подруга), затем ключница Салюся, камердинер, лакей, буфетный мальчик, повар, поваренок и целый рой горничных, швей и дворовых девушек. Я повернулся в другую сторону и увидел позади строений зеленые верхушки лип, а чуть подальше - желтовато-коричневый столб дыма, как нарочно подымавшийся над пожарищем.

Вспомнив в эту минуту слова органиста, который предрекал, что мне неизбежно прострелят башку, я пришел к выводу, что если меня когда-нибудь ждет насильственная смерть, то именно сегодня. Я поджег хлев, испортил ключ от амбара, сестра плачет, вся прислуга в полном составе стоит перед домом что же это означает?.. И я только смотрел, с ружьем ли пришел повар, так как ему вменялось в обязанность пристреливать зайцев и смертельно больных домашних животных.

Меня подвели поближе к графине. Она окинула меня печальным взглядом, а я, заложив руки за спину (как это всегда машинально делал в присутствии отца), задрал голову кверху, потому что графиня была высокого роста.

Так мы несколько мгновений глядели друг на друга. Прислуга молчала, в воздухе пахло гарью.

- Мне кажется, пан Лесьневский, мальчик этот очень живого нрава? мелодичным голосом проговорила графиня, обращаясь к моему отцу.

- Мерзавец!.. Поджигатель!.. Испортил мне ключ от амбара! - отрубил отец, а затем поспешно добавил: - Кланяйся в ноги графине, негодяй!.. - и легонько толкнул меня вперед.

- Собираетесь меня убить, так убивайте, а в ноги я никому кланяться не стану! - ответил я, не сводя глаз с графини, которая произвела на меня неотразимое впечатление.

- Ох!.. Иисусе!.. - ужаснулась Салюся, всплеснув руками.

- Успокойся, мой мальчик, никто тут не сделает тебе ничего дурного, сказала графиня.

- Ну да, никто!.. Будто я не знаю, что вы прострелите мне башку... Мне ведь давно уже сулил органист! - возразил я.

- Ох!.. Иисусе!.. - во второй раз охнула ключница.

- Старость мою позорит! - воскликнул отец. - Три шкуры я бы содрал с этого лоботряса да еще бы посолил, если бы вы не взяли его под свою защиту, графиня.

Повар, стоявший в углу террасы, прикрыл рот рукой и весь побагровел, давясь от смеха. Я не утерпел и показал ему язык.

В толпе прислуги пронесся ропот удивления, а отец, схватив меня за руку, крикнул:

- Ты что, опять?.. Перед графиней показываешь язык?

- Я показал язык повару, а то он уж думал, что так и пристрелит меня, как старого буланку...

Графиня стала еще печальнее. Она откинула мне волосы со лба, глубоко заглянула в глаза и сказала отцу:

- Кто знает, пан Лесьневский, что еще выйдет из этого ребенка...

- Висельник! - коротко ответил озабоченный отец.

- Неизвестно, - возразила графиня, гладя мои взлохмаченные вихры. Надо бы его в школу отдать, здесь он одичает. - А потом, уходя в гостиную, добавила вполголоса: - Из этого материала может получиться человек, пан Лесьневский... Только нужно его учить.

- Будет исполнено по вашей воле, графиня! - ответил отец и дал мне подзатыльник.

С террасы все ушли, но я остался, неподвижный, как камень, уставясь на дверь, за которой скрылась наша помещица. Лишь теперь я с сожалением подумал: "Отчего я не бросился к ее ногам?" - и почувствовал, как что-то сдавило мне грудь. Если бы она приказала, я бы с радостью улегся на пожарище и дал бы себя медленно изжарить на угольях догорающею хлева. Не потому, что она не велела повару ни пристрелить меня, ни побить, а потому, что у нее был такой нежный голос и печальный взор.