Грехи дома Борджа

Глядя через обнаженное плечо Анджелы на ее отражение в длинном зеркале, я подумала, как наши жизни мало-помалу движутся вперед. Подобно волнам весеннего прилива, мы откатываемся назад и все же с каждой новой волной продвигаемся чуть дальше предыдущей.

В Рождество, пока мы плыли в Меделану, она родила девочку на борту буцентавра. Ребенок родился преждевременно, видимо, из-за путешествия; маленькая, но крепкая девчушка. Анджела без колебаний выбрала имя для своей дочери, Джулия, после чего передала ее кормилице и потеряла к ребенку всякий интерес. Все то время, что мы пробыли в Меделане, она горевала по поводу пагубного воздействия на ее фигуру беременности, однако была полна решимости восстановить былую красоту. Анджела бинтовала грудь повязками, пропитанными пастой из размолотых косточек инжира, чтобы вернуть упругость, и заставляла меня растирать ей живот маслом из сладкого миндаля и лаванды, борясь с растяжками. Еще не окрепнув после родов, с продолжавшимся кровотечением, она предпринимала пешие и верховые прогулки, которые могли, как я опасалась, вызвать выпадение матки. Но Анджела была убеждена, что так она быстрее обретет прежнюю форму, чтобы доставить удовольствие новому мужу. По крайней мере, заявила она, единственный раз в моем присутствии вспомнив о дочери, младенец – девочка то есть – родился маленьким и не растянул ее там внизу, как сделал бы мальчишка.

Донна Лукреция проявила мудрость, когда выбирала повитуху, которая оказалась опытной особой, выходившей многих женщин, по той или иной причине желавших как можно быстрее после родов вернуться в постель к мужчине. Сделай вид, что это игра, предложила она со смешком, не вполне уважительным. Смешай немного розовой воды с оливковым маслом и пусть он тебя помассирует. У нас с Анджелой не было ни любовника, на мужа, зато мы были друг у друга и убивали время в деревне с помощью игр, о которых наша повитуха даже не подозревала.

И вот теперь, когда до свадьбы оставался всего час, Анджела по-прежнему выражала недовольство своей внешностью.

– Господи! – восклицала она, вертясь перед зеркалом то одним боком, то другим при свете свечей, отбрасывавшем блики на ее кожу. – Я превратилась в настоящую уродину. Пузо висит, как у свиньи, грудь плоская. Он помчится, издавая вопли, к своей мамочке, и она станет торжествовать победу.

Мать жениха не одобряла предстоящий брак, поэтому Анджела не отправилась на свадьбу в Сассуоло, а должна была обвенчаться втайне, в часовне донны Лукреции, после чего остаться при дворе. Анджела встретила этот план с облегчением. У нее не было желания заживо похоронить себя в деревне, где, кроме молочной фермы и сада, заниматься нечем.

– Он будет любить тебя точно так, как любим мы, – сказала я.

– Правда?

Она повернулась ко мне. Отполированное зеркальное серебро больше не смягчало ее черт. Лицо выглядело усталым, кожа под глазами припухла и натянулась, а морщины в уголках рта, прежде появлявшиеся от смеха, стали еще глубже. Что бы там ни утверждали художники, именно недостатки создают человеческую красоту. Возможно, поэтому Создатель не покинул Адама, когда тот вкусил от плода.

– Да.

Я оказалась права. Дон Алессандро, явившийся в сопровождении кузена из Карпи, не мог отвести глаз от своей невесты ни в течение краткой службы, ни во время долгого ужина. Когда мадонна наконец сжалилась над ним и, поднявшись из-за стола, приказала Перро и Гатто проводить счастливую пару в невестин будуар, дон Алессандро чуть не лопнул от ликования. Последовала пауза, пока мы ждали, что расчистят место для актеров и музыкантов, которым предстояло нас развлекать все то время, что дон Алессандро и Анджела выполняли в соседней комнате обещания, данные друг другу, и мне показалось, что в зале отсутствуют не только новобрачные. Я вспомнила о Джулио, так и оставшемся в Корте-Веккьо, о его новорожденной дочери в Меделане, о закрытом доме и фонтанах в саду. Я подумала о Джироламо, как он сейчас добирается сюда из Неаполя, как думала по тысяче раз на день, молясь в молчаливом отчаянии о его безопасности любому божеству, которое могло меня услышать. Я пыталась представить, каким он стал теперь, но воображение рисовало лишь лицо его отца – вот чье отсутствие здесь действительно ощущалось.

– Ты скучаешь по нему? – однажды вечером, еще в Меделане, спросила меня Анджела, когда мы лежали перед огнем, потягивая вино, подогретое с медом и гвоздикой.

– Ты о ком? На вот, поешь. – Я протянула ей горсть изюма.

Она покачала головой.

– Я худею.

Видимо, в тот раз я выпила много вина, поэтому честно ответила:

– Вот здесь, – сказала я, постучав пальцами по виску, – я никогда не смогу простить его за то, как он меня обманул. Что касается остального… да, я скучаю по нему.

– А он знает?

– Разве ему не все равно?

Анджела пожала плечами, спустив рубашку с одного золотистого плечика.

– Напиши ему – и посмотришь, ответит ли он тебе. Некоторые из его писем вроде бы доходят.

– Нет. – Я села, ощутив внезапное беспокойство: пустой летний дворец словно дышал мне в спину холодом. Я поежилась, обхватила колени. – В моем сердце ничего не осталось, никакой доброты к нему. Он ее не заслужил, да и вряд ли бы поблагодарил меня за то, что пишу к нему из жалости.

Анджела принялась медленно аплодировать.

– Отличная речь! – Она опустилась на колени позади меня и завернула мою юбку на плечи, словно плащ. – А дело в том, что ты боишься не получить ответа. До сих пор бежишь от правды во всем, что касается моего брата? Он, конечно, волен в своих пристрастиях, но это не означает, что его можно дешево купить.

– Знаю. Просто я больше не уверена, что он достоин такой цены.

Ее руки застыли у меня на плечах, и я поняла, что сказала чересчур много. Я вслух высказала то, что она втайне думала про Джулио.