Грехи и грешницы

— Ужин готов! — крикнула Мэнди. И вполголоса добавила; — Чтоб ты подавился!

Ужин прошел в полном молчании. По одну сторону стола была раскрыта «Ивнинг стандард», по другую — «Хаус энд гарден» [6].

Покончив с едой, Пит отодвинул тарелку, встал, сложил газету и сунул ее под мышку.

— Я пошел.

Молча взглянув на него, Мэнди вновь уткнулась в журнал.

— А где мальчики?

— Гуляют где-то. На футболе, может быть, — не отрывая глаз от страницы, ответила она.

— Я верну Брайану инструменты и заскочу в паб, ладно?

— Угу, — с полным безразличием отозвалась Мэнди.

Она проводила его взглядом. Хлопнула входная дверь, ноги ей окатило волной холодного воздуха. Мэнди вздохнула с облегчением, хотя ее не отпускало привычное уже раскаяние в том, что она так сильно и так явно его презирает. Она взяла кружку с кофе и, разомлев от приятного тепла, покачала головой.

* * *

Так было не всегда. Сначала она думала, что любит Пита.

После летнего лагеря Мэнди больше с ним не встречалась, хотя, как оказалось, у них были общие знакомые и жили они в одной и той же части Северного Лондона.

Просто Мэнди была влюблена в Ника. Когда же Ник уехал, Мэнди замкнулась в себе. Она не хотела никого видеть, не хотела никуда ходить. Не в состоянии смириться с потерей, она исходила от жалости к самой себе. Впрочем, подруги постепенно стали таскать ее по вечеринкам. Именно там она снова увидела Пита, который был таким внимательным, таким предупредительным, что, когда он предложил ей встречаться, она не смогла ему отказать.

Приятно было ощущать себя нужной.

После свадьбы они шесть месяцев жили с его родителями. Невозможно было ощущать себя женой, хозяйкой, и Мэнди все время чувствовала себя там незваной гостьей. Мать разве что задницу Питу не вытирала. Когда он приходил с работы, ужин уже ждал его на столе; стоило ему щелкнуть пальцами, как мать, оторвавшись от любимой телепередачи, мчалась гладить ему рубашку. Стрелками на джинсах после ее глаженья не мудрено было и порезаться. У ее драгоценного Пити не должно было быть никаких проблем. Каждый раз, когда Мэнди предлагала свою помощь, ей говорили «посиди, отдохни» — и она всегда оставалась в стороне.

Мэнди приходилось извиняться, когда они удалялись в свою комнату. Довольные, что остались наконец одни, они валялись на односпальной кровати Пита, слушая музыку, или смотрели купленный по случаю старый черно-белый телевизор. Заниматься любовью в этом доме было совершенно невозможно. Когда они достигали оргазма, обоим приходилось сдерживать крики из страха, что через тонюсенькую стену их может услышать мать Пита или его брат Барри. Кончив, Пит утыкался в шею Мэнди, и она удовлетворенно улыбалась.

По воскресеньям она стояла у бровки грязного футбольного поля в Хэкни-Маршиз и наблюдала, как взрослые парни двадцати с лишним лет воображают себя новыми Джорджами Бестами. После игры все — игроки, их жены и подружки — отправлялись в местный трактир и вместе с другими завсегдатаями сидели там до полудня — женщины болтали, а парни группировались возле бара.

Она так радовалась, когда у них наконец появилось свое гнездо четырехкомнатная муниципальная квартира на верхнем этаже старого здания, сложенного из красного кирпича. По вечерам всю неделю оба были заняты — он ходил на футбольные тренировки или играл в дартс в пабе, она тоже старалась поддерживать форму — и часто встречались поздно вечером в пабе или дома уже перед сном. А вот по пятницам Мэнди после работы заходила в «Сэйнзбериз», делала закупки на неделю и обязательно покупала к чаю что-нибудь особенное, а потом пешком шла домой, предвкушая вечер вдвоем. Когда она звонила в дверь парадного, он спускался вниз, а потом тащил покупки наверх, в их маленькую квартиру на восьмом этаже.

Вот и сейчас она, закрыв глаза, представила себе, как они, усталые, лежат на своей первой маленькой тахте. Он читает газету — всегда с конца, а она уткнула нос в журнал или книгу, довольная тем, что они вместе. А бывает, знакомый запах тостов и кофе нет-нет да и напомнит о тех счастливых субботах, когда по утрам они валялись в постели или что-то вместе делали по дому. Как счастливы они были тогда!

Трудно сказать с точностью, когда все переменилось.

Может быть, когда появились дети? Правда, когда она сообщила ему, что беременна, он стал таким ласковым, таким заботливым. Мэнди вспомнила, как лежала в постели, а он, тыкаясь носом в ее шею и спину, нежно гладил округлившийся живот и восхищался чудом, которое они создали. Он ничего не говорил, но она знала, что он гордится этим, знала, что любит ее.